o a8f4e5e3a1273b3b

Пьяный валялся в кресле в той же позе крайнего изнеможения, бессмысленно щурясь, созерцал потолок. Я подошел к нему и наклонился над его потной мордой.

- Вот, слушай, - тихо проговорил я в эту морду, - скажи спасибо жене, я тебя сейчас не

заберу. Но учти, еще один такой дебош, и я тебя засажу года на три. Понял?

Он смотрел мимо меня, в потолок. Облизнул толстые губы и проговорил весело:

- Жоржик! Все понял!

Я тряхнул его еще разок и зачем-то грозно повторил:

- Вот учти!

Катя провожала нас в коридоре, всхлипывала, бормоча:

- Спасибо, товарищ милиционер. Он теперь будет спать, он - все, отбуянил...

- Катя, Катя, - буркнул я. Можно было сказать, что она враг себе, ему, своим детям, но я

промолчал. Она стояла заплаканная, с кровоподтеком на лице, в тонком старом халате, что

едва застегивался на животе, и - черт знает что! - выглядела счастливой.

- Он вообще-то хороший, - торопливо объясняла она. - Это он иногда, когда выпьет. А я

уже знаю, я верхнюю полку в кладовке держу пустой и мы, если что - туда с Сереженькой

прячемся. А он поищет-поищет и засыпает. Никогда не догадывается кладовку открыть...

Мы ехали назад, в дежурку, и я думал о том, что мне и вправду нужно уходить. Вот

Григорий наверняка забрал бы этого мерзавца. А я - сопляк, рохля. Она, эта Катя, сама бы

потом спасибо сказала.

- Поспать бы! - зевнул Гена где-то надо мной.

...В дежурке крутилось кино на всю катушку. Еще в коридоре мы услышали

истерический тенорок:

- Мне сы-нилась та, с ква-дыратными гыла-зами, что сны мои па-ран-зительно вела...

Захлебывающийся слезами женский голос и окрик Аршалуйсяна:

- Ти-ха! У меня два уха!

На стуле полулежал мужик с узкими щелками глаз на черном лице, с мокрыми

подвижными губами. Рука, с вытатуированным перстнем на среднем пальце, то и дело

нервно отряхивала брюки.

- Мишка-Монгол, - тихо сообщил мне Ядгар, - шесть дней как из зоны и, видишь, уже

устроил сожительнице и дочке веселую жизнь.

Сожительница, как назвал ее Ядгар, еще молодая женщина, сидела в противоположном

углу комнаты и плакала, сильно вздрагивая. Рядом сидела девочка лет шестнадцати, смуглая, узкоглазая, как отец, вся напружиненная.

Мишка-Монгол говорил без умолку, то матерился, то пел, как будто внутри его

расстроился какой-то механизм.

- Это мне не дочка! Это падла, слышала, доча? - аккуратно выговаривал он злорадным

тенорком. - Я тебя, доча, собственными руками придушу.

Женщина громко зарыдала, а девочка все также напряженно и прямо сидела, молча

глядя на отца ненавидящим взглядом.

- А ну, молчи! - прикрикнул на Мишку Аршалуйсян. Тот встрепенулся и громко запел.

- Посадите его лучше, - вдруг сказала девочка негромко. - Я его все равно убью.

Мишка-Монгол оборвал пение и ласково-изумленно уставился на дочь.

- До-оча! - ласково протянул он. - Ах ты, сука, доча! - и вдруг вскочил, сильный и

гибкий, как пружина, кинулся в угол, где сидела дочь. Но Ядгар успел дать ему подножку, мы с ним повалили Мишку на пол, связали ему руки. Подскочил разъяренный

Аршалуйсян, сильно наотмашь врезал Монголу.

- Георгий Ашотович! - я схватил Аршалуйсяна за руку, и он поднял на меня багровое от

прилива крови лицо. Тяжело дыша, достал из пачки сигарету и едва слышно проговорил:

- Саша, иди работать в балетную школу, - отвернулся и вышел из дежурки.

Скоро ушли жена и дочь Мишки-Монгола, а он все также молча лежал, щекой

прижимаясь к полу. За окном дежурки сквозь полуоблетевшие деревья зарябил серый

рассвет. Ядгар дремал, сидя за столом и опустив голову на руки. Гена Рыбник увлеченно и

горячо рассказывал что-то на крыльце Аршалуйсяну.

Я подошел к Мишке-Монголу и остановился над ним. С полу на меня смотрел злобный

глаз, и беззвучно шевелились мокрые подвижные губы.

- Товарищ следователь, - вдруг вежливо спросил он, - а за что меня связали?

- За то, что буянил.

- Но ведь это нехорошо, - вкрадчиво возразил он. - Я ведь аккуратный парень, у меня же

были чистые брюки...

Ядгар приподнял от стола утомленное лицо и сказал устало:

- А ну лежи, пожалуйста, а? Сейчас того лейтенанта позову, он врежет, не спросит, как

зовут. - И снова опустил голову на руки.

Я помог Мишке подняться и усадил его на стул.

- Нет, скажите, почему вы нам не даете жить? - спрашивал он почти доброжелательно, глядя на меня злобными узкими глазами. - Я же человек! У меня хата есть, я же шесть

дней как вернулся... Дайте мне упасть на свою постель и подумать о том, что я человек!

Во дворе показалась Люся с метлой и совком, медленно кружила по двору, обходила

свои владения. То веревочку какую поднимет и в карман спрячет, то пустую пачку из-под

сигарет подберет и заглянет внутрь - не завалялась ли штучка? Кружила по двору, как

шаман в ритуальном танце. Сейчас будет костер жечь у забора.

- Или вы меня сажайте, или я домой пойду, - проговорил за моей спиной Мишка-

Монгол.

Ядгар поднял голову и открыл глаза.

- Ну что, Саша, - спросил он, потирая мятое бледное лицо, - куда этого?

Я отвернулся к окну и промолчал.

- Аршалуйсяна с Геной спрошу, - вздохнул Ядгар и вышел из комнаты.

«А у меня дежурство кончилось, - мысленно ответил я всем. - Дайте мне упасть на свою