О бихевиоризме

Мы иногда говорим, что поступили определенным образом, потому что знали или чувствовали, что так было правильно, но то, что мы ощущаем, когда ведем себя нравственно или этично, зависит от условий, ответственных за наше поведение. То, как мы воспринимаем поведение других, обусловлено его влиянием на нас; то, как мы ощущаем наше собственное поведение по отношению к другим, является вопросом действий, совершаемых другими. Телесные состояния, которые мы знаем или чувствуем, могут быть особенно заметны, когда угрозы сильны. Человек, получивший обещание рая и угрозу ада, может испытывать телесные состояния сильнее, чем тот, чье поведение просто одобряется или порицается окружающими. Но ни тот ни другой не действует потому, что знает или чувствует, что его поведение правильно; он действует в силу условий, которые сформировали его поведение и создали ситуации, которые он ощущает.

Один из древних богословских вопросов заключается в следующем: грешен ли человек потому, что он грешит, или, наоборот, грешит потому, что он грешен? Маркс поставил аналогичный вопрос и ответил на него следующим образом: «Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»[33]. Философ Уильям Джеймс приложил эту мысль к области эмоций: «Мы плачем не потому, что нам грустно; нам грустно, потому что мы плачем»[34]. Во всех трех формулировках не хватает важной детали: ничего не сказано о том, что отвечает за состояние и поведение. И если нас спросят: «Нравственен ли человек, потому что он ведет себя нравственно, или он ведет себя нравственно, потому что он нравственен?» – мы должны ответить: «Ни то ни другое». Он ведет себя нравственно, и мы называем его нравственным, потому что он живет в определенной среде.

Контрконтроль не так уж трудно объяснить, когда контроль сразу же вызывает неприятие – например, когда он осуществляется путем наказания или его угрозы. Предположительно это связано с выживанием: не имея возможности убежать, организмы, успешно атакующие хищника, получают конкурентное преимущество. Но когда негативные последствия контроля отложены, как при эксплуатации, контрконтролирующие действия менее вероятны. Большинство тех, кто обладал большим богатством, использовали его, не подвергаясь сильному контрконтролю вплоть до XIX века. О Гегеле говорили, что он был одним из первых, кто понял, что современная система торговли и промышленности «спонтанно возникла в результате работы рационального своекорыстия» и что закон и правительство теперь необходимы не только для защиты общества и его отдельных членов, но и для контроля неограниченной жадности к личному обогащению, которую высвободили новые производственные технологии. Этого можно добиться, по его мнению, только в том случае, если в обществе будет царить всеобщее чувство порядочности. Необходимо сделать несколько поправок. Сказать, что торговля и промышленность «возникли в результате рационального своекорыстия», – значит просто заявить, что люди открыли новые способы приобретения денег и товаров. Их «жадность» была неограниченной в смысле отсутствия всякого контрконтроля. Отсюда необходимость в законах, ограничивающих торговлю и промышленность, но они требовали юридических действий со стороны пострадавших людей, а не «общего чувства порядочности». Недостаточно привести поведение, из которого мы делаем вывод о чувстве порядочности, как нельзя ссылаться на поведение, из которого мы делаем вывод о сострадании тех, у кого на попечении беспомощные люди. Мы должны обратить внимание на контрконтролирующие условия.

Считается, что человек превосходит других животных, потому что у него развилось чувство нравственности или этики. «Безусловно, самой важной характеристикой человека является то, что у нас есть моральные суждения и мы их применяем». Но то, что развилось, – это социальная среда, в которой люди ведут себя так, что их поведение частично определяется их влиянием на других. Разные люди демонстрируют различные объемы и виды нравственного и этичного поведения в зависимости от степени их подверженности таким условиям. О морали и этике говорят, что они включают в себя «отношение к закону и правительству, которое формировалось веками», но гораздо правдоподобнее сказать, что поведение, выражающее такое отношение, порождается условиями, которые в свою очередь складывались веками. Отношение к правительству как нечто отличное от поведения вряд ли могло сохраниться в течение столетий; то, что осталось, – это правительственные методы. Правовое поведение зависит от большего, чем «отношение почтения к правительству», как роль государства зависит от большего, чем «свершившийся факт власти», и сказать, что «право – это достижение, которое необходимо обновлять, понимая источники его силы», – значит прямо указать на необходимость понимания и поддержания условий государственной власти.