О бихевиоризме

Когда Фрейд называл бихевиоризм наивным, он говорил о ранней версии и сравнивал ее со своим собственным чрезвычайно сложным изложением психического аппарата – изложением, которое некоторые его последователи считали нуждающимся в упрощении. Любой, кто попытается придать некий систематический порядок тому, что, как говорят, происходит внутри, обязательно придет к отнюдь не простому изложению. Но если мы хотим назвать что-либо чрезмерно упрощенным, то это должны быть те менталистские объяснения, которые так легко придумываются на месте и привлекательны тем, что кажутся намного проще, чем факты, которые они, как утверждается, объясняют. Проще сказать, что человек страдает от тревоги, чем от истории соперничества между братьями и сестрами, которой она в конечном итоге должна быть приписана, так же как проще сказать, что «умственно отсталые демонстрируют торможение», чем исследовать поврежденную связь между их поведением и средой, в которую они попадают. «Сложность психической организации», которую, как считается, недооценивает бихевиоризм, – это сложность, возникающая в результате попыток систематизировать формулировки, от которых лучше отказаться.

Наука о поведении особенно уязвима для обвинений в упрощении, потому что трудно поверить, что довольно простой принцип может иметь огромные последствия в нашей жизни. Мы научились принимать подобные очевидные несоответствия в других областях. Нам уже нетрудно поверить, что бактерия или вирус могут объяснить разрушительные последствия чумы или что скольжение частей земной коры может объяснить трагедию города, разрушенного землетрясением. Но нам гораздо труднее поверить, что условия подкрепления действительно могут быть причиной войн, скажем, или – в другом крайнем случае – искусства, музыки и литературы.

Все науки упрощают изучаемые ими явления настолько, насколько это возможно, но это не означает, что они отказываются от изучения более сложных случаев, как только это становится возможным с пользой для дела. Читатель, дошедший до этого момента, не будет склонен называть бихевиористский анализ человеческого поведения простым (если только он не обвинит в сложностях, с которыми он столкнулся, мое изложение), и я могу напомнить ему, что я свел факты и принципы к минимуму. Экспериментальный анализ поведения – это строгая, обширная и быстроразвивающаяся отрасль биологии, и только те, кто не знает о ее масштабах, могут называть ее чрезмерно упрощенной.

Что касается известности, это так: научный анализ в некоторой степени был предвосхищен в философии, теологии, лингвистике, политологии и многих других областях. Важность оперантного подкрепления, например, давно признана в дискуссиях о вознаграждении, корысти, гедонизме и утилитаризме. Маркса и Бентама называли бихевиористами, потому что они обращали внимание на окружающую среду, но они оба считали, что окружающая среда влияет на сознание, которое, в свою очередь, влияет на действия человека. Великие эссеисты вывели основные правила и умозаключения, очень близкие к некоторым следствиям научного анализа. Нечто подобное можно сказать почти о каждой науке, древние греки говорили об атоме и времени как измерении. Эта ошибка является примером структурализма: нужно принимать во внимание не то, что было сказано, а то, почему. Факты не изобретаются ученым, и сведения о поведении всегда были заметными чертами мира, в котором жили люди, но исследователи быстро переходят за грань народной мудрости и личного опыта, и в экспериментальном анализе поведения это уже произошло. Мало что из обнаруженного в современных исследованиях можно назвать знакомым каждому.

Возможно, лучшим доказательством того, что наука о поведении может предложить что-то новое, является успех ее прикладного применения, но мы не должны упускать из виду доказательства, которые можно найти в том ожесточении, с которым эта позиция подвергается нападкам в настоящее время. Я сомневаюсь, что столько пороха было бы потрачено на то, что очевидно является наивной и устаревшей мелочью.