О бихевиоризме

16. НЕ ВСЕГДА ПОНЯТНО, что имеется в виду, когда говорят, что поведенческий анализ дегуманизирует человека или стирает человеческую суть. Иногда подразумевается, что его картина человека неполна: «Бихевиоризм пытался построить психологию без включения человека во всей его сложности». Или: «Бихевиоризм упустил человеческие явления, которые не вписываются в физикалистскую модель». (С другой стороны, гуманистическая психология, как утверждается, является наукой, «относящейся к человеку как к предмету изучения», «стремящейся к рассмотрению человека в его полноте» и «всесторонне человеческой».) Но фразы вроде «человек как человек» или «человек в его человечности» говорят нам крайне мало о том, что было оставлено без внимания.

Иногда подразумевается, что бихевиоризм пренебрегает чем-то, что человек делает, потому что он является представителем человеческого рода, или удерживает его от того, что он мог бы делать, будучи таковым. Позиция французского философа Жоржа Сореля была перефразирована таким образом:

«Человек в своем лучшем, то есть самом человеческом состоянии, стремится реализовать себя, в одиночку и с близкими ему людьми, в спонтанной, беспредельной, творческой деятельности, в работе, которая заключается в навязывании своей личности непокорному окружению… Он действует и не подвергается воздействию, он выбирает и не выбирается. <…> Он сопротивляется любой силе, которая стремится уменьшить его энергию, лишить его независимости и достоинства, убить волю, подавить в нем все, что борется за уникальное самовыражение и сводит его к однообразию, бесчеловечности, монотонности и, в конечном счете, к исчезновению».

Эта характеристика биологического вида, вероятно, будет принята всеми теми представителями этого вида, которые могут ее понять, но она не определяет ничего сущностно человеческого, что можно показать, применив ее к другому виду. Мы можем легко согласиться, что лев, прыгающий через обруч в цирке, не ведет себя как должно льву, и мы можем озвучить это следующим образом:

Лев в своем лучшем, то есть в своем самом львином состоянии, стремится реализовать себя, в одиночку и с близкими ему львами, в спонтанной, беспредельной, творческой деятельности, в работе, которая состоит в навязывании своей львиности непокорному окружению… Он действует и не подвергается действию. Он выбирает и не выбирается… Он сопротивляется любой силе, которая стремится уменьшить его энергию, лишить его независимости и достоинства, убить волю, подавить все в нем, что борется за уникальное самовыражение и сводит его к однообразию, нельвиности, монотонности и, в конечном счете, к исчезновению.

Я подозреваю, что многие львы согласились бы с этой обнадеживающей картиной, если бы могли.

Часто говорят, что бихевиористский подход как-то упускает некоторые аспекты того, чем человек может быть или что делать, потому что он рассматривает его как механизм. «Человек начинает думать о себе, – как выразился Мартин Бубер, – словно он определяется теми же механическими законами, которые управляют его холодильником». Но утверждать, что поведение человека закономерно, – не значит утверждать, что законы, управляющие им, так же просты или «механичны», как те, что применяются к работе холодильника. Выбор между (а) полностью технологическим обществом, в котором людьми управляют машины, и (б) «эрой человечности, когда человек живет в мире с самим собой, согласуясь со своим природным окружением», также не является выбором. И мы вряд ли можем отрицать, что человек – это животное, хотя и удивительное. На жалобу, что Павлов превратил гамлетовское «Почти равен богу!» в «Почти равен псу!», сам Гамлет ответил: «Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем! Краса Вселенной! Венец всего живущего!»[42] Человек – нечто живое.

Говоря, что бихевиоризм дегуманизирует человека, обычно имеют в виду, что он игнорирует важные способности, которые не встречаются у машин или животных, такие как способность выбирать, иметь цели и вести себя творчески. Но поведение, из которого мы делаем вывод о выборе, намерении и оригинальности, находится в пределах досягаемости бихевиористского анализа, и не очевидно, что оно полностью недоступно другим видам. Человек, возможно, уникален тем, что является нравственным животным, но не в том смысле, что он обладает нравственностью; он создал социальную среду, в которой он ведет себя по отношению к себе и другим нравственно.

Многие из этих вопросов, несомненно, игнорировались в ранних версиях бихевиоризма, а методологический бихевиоризм систематически исключал некоторые из них из рассмотрения, но я не знаю ни одной принципиально человеческой черты, которая была бы признана недоступной для научного анализа, и я сомневаюсь, что те, кто обвиняет в дегуманизации, захотят упирать на неадекватность поведенческого анализа, поскольку будущее может слишком сильно обернуться против них.