o c24ec28d571a6d65

поварня держится. Да и вотчины тебе ихние пригодятся, богаче Марфы Федоровны мало

кого найдешь-то, - Годунов вгляделся в тропинку. «А, вот и Михаил Никитович, смотри,

запыхался, бедный. Хорошее у него кормление вышло, как я посмотрю, на Москве он

стройней был».

Стрелец оглядел с ног до головы невидного, грязного мужичка, в заплатанном армяке и

презрительно сказал: «А сие, на чепи, что у тебя?».

- Да блаженный он, безъязыкий, - зачастил мужик. «Василием в святом крещении кличут».

Второй нищий – с закатившимися, косящими глазами, что-то промычал.

- А ты зачем его на чепи водишь? – начальник караула подозрительно посмотрел на

блаженного.

- Так, ваша милость, - пробурчал мужик, - он тихий, на людей не бросается, но убежать

может. А без него подают-то меньше, люди у нас к убогим жалостливые».

Стрелец покачал головой: «У нас и своих нищих хватает, еще, не приведи Господь царевич

сие, - он показал на мужика, - высокого, мощного, - увидит, так испугается еще. Бредите

далее, честные иноки, страна большая у нас, а в Угличе вам делать нечего».

- Закрывайте ворота, вон – к вечерне уже звонят, - велел начальник караула, и,

повернувшись, исчез внутри городских стен.

-Merde! – одними губами сказал Виллем.

- Ничего, - так же тихо отозвался Вельяминов, - придумаем что-нибудь. Пошли, в лесу

поспим, ночи сейчас теплые.

Нищие побрели по дороге прочь от города, а стрелец, глядя им вслед, вдруг подумал: «Как

же – на людей не бросается! У сего юродивого кулаки – размером с голову мою, он и чепь

эту порвет в одно мгновение, ежели ему в голову что взбредет. Нет, правильно, что их не

пустили».

Он почесался, - комары к вечеру кусали зло, несмотря на ветерок с Волги, - и, наложив

массивный засов на ворота, сказал сам себе: «Еще и дьяка этого ждать, сказал – до

полуночи вернется. А так бы и спать бы уже отправился».

-Ну вот, - Годунов потер нос, - значит, решено все. Послезавтра вы там все обделайте, и

сразу же пусть гонец к нам едет. Ну, из своих, конечно, Волоховых, али Качаловых возьми».

Битяговский поклонился и вдруг, неуверенно, спросил: «А с государыней-то что будет, с

Марьей Федоровной?»

- Пострижем, что, - удивленно отозвался Годунов, намазывая мед на ломоть свежего хлеба,

что привез дьяк. «Ее, и Марфу Федоровну, а что с ними делать еще-то? Они царевича от

смерти не уберегли, не уследили – за такое по голове не гладят. Я бы эту Марфу и казнил,

конечно, но раз ты, Михаил Никитович говоришь, что сие невозможно…

- Да не поверит никто, что она своего сына заместо царевича на престол посадить хотела, -

раздраженно отозвался Битяговский. «Весь Углич сего Петеньку знает – он царевича

меньше, и глаза у него синие – не подменить мальчиков-то».

- Ну, люди верят тому, чему хотят верить, - чуть усмехнулся Годунов. «Вона, на то здесь и

Василий Иванович сидит – чтобы всем потом сказать, что преставился Дмитрий Иоаннович

от несчастного случая. Горестно сие, однако же, случается».

- Так насчет Марьи Федоровны, - помялся Битяговский.

- А, значит, выгорело у тебя, - рассмеялся Годунов и повернулся к Шуйскому. «Я, как

Михаила Никитовича в Углич отправлял, обещал ему там жизнь нескучную – так и

получилось, видишь».

Дьяк покраснел и отвел глаза от Годунова.

- Невместно сие, - резко ответил Шуйский. «Где оно видно, чтобы вдовствующая государыня

замуж выходила, да еще и опосля смерти наследника? Нет, в монастырь, в монастырь».

Борис Федорович погладил ухоженную, с чуть заметной проседью, надушенную бороду. «Ты,

Михаил Никитович, сначала обделай все, а после – поговорим. Может, и удастся сие».

Битяговский припал губами к алмазному перстню на большой, холеной руке Годунова.

Провожая глазами толстую спину дьяка, что уже почти скрылся в лесу, Борис Федорович

грустно сказал: «Ну что ты, князь, он ведь покойник уже – ты не смотри, что он ходит, и

говорит. Послезавтра его толпа на части разорвет, и на колья поднимет. Пусть хоть пару

дней-то счастливым побудет, жалко, что ли?».

- А Иван Васильевич так бы не сделал, - жестко отозвался Шуйский.

-Посему, князь, я на его место и сажусь, - усмехнулся Годунов. «Добром надо все делать,

добром и лаской».

Шуйский посмотрел в золотисто-карие, веселые глаза главы Регентского Совета, и ничего не

ответил.

Ему снилась Марья. Как всегда – это была кампо Сан-Марко, и вода лагуны была зимней,

серо-синей, как ее глаза. Она стояла, положив голову Матвею на плечо, взяв его за руку. Под

платьем – серого шелка, - уже чуть заметно выдавался живот. Митька кормил голубей, а

потом, смеясь, подбежал к ним. Матвей, обняв его, присев, спросил: «Ну что, красиво тут?».

Митька кивнул и, прошептал ему на ухо: «Я и не думал, что может быть так красиво».

Матвей, чуть слышно выругавшись, прихлопнул комара, и, перевернувшись на спину,

посмотрев в небо, подумал: «Нет, в Венеции мы жить не будем. Уж слишком там хорошо, я

не выдержу – каждый день сим любоваться. Нет, тот городок, что я выбрал, как раз по нам –

тихо, спокойно, море рядом. Заведем лодку, в церковь будем ходить, детей пестовать.

Господи, скоро уже».

- Идет кто-то, - адмирал приподнялся на локте.