o c24ec28d571a6d65

«Прямо на меня смотри, - приказал он. «Ну, ты видела эту Венеру синьора Тициана

Вечелли, копию, правда, – помнишь?».

Синие глаза засверкали огнем, и Лиза, ответила: «Помню». Он набросал контуры ожерелья,

и, потянувшись, не выпуская из рук карандаша, взял губами розовый, острый сосок.

- Пожалуйста, - тихо сказала жена, закинув руку за голову, рассыпав волосы по собольему

одеялу, что лежало на грубом, каменном полу студии.

- Я еще не закончил, - он вернулся к альбому. «Теперь пальцы опусти, как она. Покажи мне».

Лиза подчинилась.

- Хорошо, - кивнул Теодор. «Делай, что делала, - он усмехнулся.

Женщина застонала и попыталась раздвинуть ноги. «Нет уж, - он все улыбался, - это только

подо мной, Лизавета».

Лиза стиснула зубы и попросила: «Быстрее!»

- Потерпи, слаще будет, - он повернул к ней альбом: «Смотри».

Потом, как всегда, он вырвал лист, и бросил его в камин, и Лиза грустно сказала: «Жалко».

- Пока я жив, - ответил Теодор, взяв ее за подбородок железными пальцами, - никто не

увидит тебя обнаженной, поняла? Она разделся, и, полюбовавшись ее блестящими,

пышными волосами, увидел, как покорно раскрываются ее алые губы.

- И долго, - приказал он, наклонившись над лицом жены. «Долго и медленно, как мне

нравится».

Марина Мнишек вышла на балкон своей спальни и, кутаясь в шаль, посмотрела на

играющий над равниной закат. Вокруг замковой башни кружились вороны, и она заметила в

узких бойницах отражение пламени камина.

Девушка встряхнула головой, и, перекрестившись, прошептала: «И пусть. Убегу с ним, в ту

же Италию, и никто нас не найдет. Зачем мне эта дикая Москва, зачем неотесанный

царевич? Папа меня хочет выдать за него замуж, потому что мы в долгах, вот и все».

Она подошла к венецианскому зеркалу и поправила черные, отливающие синевой волосы.

«Он на меня смотрит, когда портрет пишет, - тихо сказала себе Марина. «Я же видела,

смотрит. Любуется. А жена его тут пусть остается, я ему тоже сыновей рожу, не хуже».

Она поцеловала жемчужный, маленький крестик, и, тихо толкнув дверь, оглянувшись вокруг,

пробежала по галерее и стала подниматься вверх, по узкой, витой каменной лестнице.

Деревянная, тяжелая дверь мастерской была закрыта. Марина приникла глазом к большой,

причудливой замочной скважине и внезапно, зло, скомкала подол шелкового платья.

- Курва, - неслышно сказала Марина. « Сучка проклятая, да гореть тебе в аду!».

Из-за двери раздался низкий, счастливый стон, и его властный голос: «А ну давай, садись»

- Я не выдержу, - измученно смеясь, ответила женщина и тут же опять застонала: «Да, да!»

Марина увидела, как она откинулась назад – каштановые, длинные волосы коснулись пола,

и, закусив губу, тяжело дыша, попросила: «Еще!».

- Да я тебя только на рассвете отпущу, - ответил он. Марина, наклонив голову,

отвернувшись, почувствовала, как ее глаза наполнились слезами.

Дорога на Львов, - широкая, накатанная, вилась, уходя за горизонт, и Болотников, стоя на

холме, проводив глазами золоченую карету с конным эскортом, посмотрел на восток. Солнце

уже взошло, и лес играл осенним, золотым светом.

Он опустился на землю, и, сорвав травинку, повертел ее в руках, вспоминая карту. «Тула и

Калуга, да, - мужчина хмыкнул. «Пан Теодор, как я посмотрю, с военным делом хорошо

знаком, ну, впрочем, он крепости строил, даже вон, тот самый Белый Город, только потом в

Польшу сбежал. Он – в Польшу, я – у казаков гулял, а теперь обратно в Москву вернемся».

Болотников, закинув руки за голову, лег на спину. Высоко в небе парил сокол. «Холопы,

конечно, бросят оружие, как только им скажешь, что за истинного царя воюем. С боярами

труднее будет, - он прикусил травинку зубами, - ну да ладно, вон, Мнишек говорил, что много

недовольных царем Борисом. Сдох бы он, все проще было. А потом наследника, Федора

этого – задушить, девку, Ксению,- вырвать язык, и в монастырь, и все – пусть Димитрий

Иванович царствует спокойно».

Небо было пронзительным, голубым, как сапфиры на рукояти его сабли, как холодные,

спокойные глаза.

«Я бы его и сейчас убил, - подумал Болотников, - однако нельзя. Надо уметь ждать. Как это

Рахман-эфенди в Стамбуле говорил: «Не горячись, сам ты никуда отсюда не убежишь.

Погоди, я тебя пристрою гребцом на галеру, и в первой же стычке просто спрыгнешь в воду».

Умный был мужик, конечно, и на турка не похож – светловолосый, сероглазый. Говорил, мать

его отсюда, из Польши. Он ведь меня спас, если бы не он – сдох бы я на том базаре. Он

вообще европейцев выкупал, у него в доме кого только не было. И тоже отлично оружием

владел. А так – пройдешь и не заметишь, маленького роста, и лицо не запомнить».

Болотников внезапно улыбнулся: «Ну что ж, если надо, то подожду. Не для того в турецком

плену выжил, чтобы здесь свою голову сложить. А там, на Москве, я их найду, и уж тогда пан

Теодор от меня не уйдет. Кто я здесь – такой же холоп, она и не смотрит на меня. А с

вотчинами, с боярством – посмотрит, тем более, когда овдовеет. А об этом я позабочусь»

Мужчина поднялся и посмотрел на очертания замка вдали. «Ну вот, Мнишек сказал, что

царевич уже на пути сюда. Не царевич, - поправил себя Болотников, - царь Дмитрий