o c24ec28d571a6d65

Лиза вышла на рыночную площадь, и взглянула в сторону толчеи вокруг торговых рядов.

«Все-таки хочется в Москву, - подумала она. «Или в Венецию. Львов, конечно, с ними не

сравнится, но тоже – город, не деревня».

На кафедральном соборе зазвонил колокол и Лиза, перекрестившись, свернула в узкую,

вымощенную булыжником улицу, разминувшись с повозкой, груженой битой птицей.

В лавке было сумрачно – кружева не любили солнца.

- Пани Эльжбета, - торговец расплылся в улыбке. «Готов ваш заказ, платки, как и просили,

шесть штук, и три рубашки, одна, - он подмигнул, - короткая».

Лиза чуть покраснела и ворчливо сказала: «Длинные рубашки не всегда удобными бывают».

- Это точно, - владелец протянул ей перевязанный лентой сверток. Лиза положила на

прилавок шелковый мешочек – серебро чуть звякнуло, и, попрощавшись, вышла.

«Дальше уже не наше дело, - вспоминала она слова мужа, возвращаясь в покои воеводы.

«Там позаботятся о том, чтобы письма были доставлены по назначению».

Вечером, сидя у камина, она читала письма от матушки, и вдруг, подперев рукой щеку,

вздохнула: «Даже Феде их не отвезти, опасно это. И то, все, что приходит от Джона, - он

сразу сжигает». Она бросила в огонь листки, и, вдруг, улыбнувшись, погладила печать со

львом и единорогом.

- Поменяли, - смешливо подумала Лиза. «Ну, да король Яков – он ведь Стюарт, новая

династия». Она вдруг вспомнила мраморную лестницу венецианского палаццо, и его губы.

«Нежные губы, такие нежные, - подумала Лиза. «Да нет, - она встряхнула головой, - никого

кроме Феди мне не надо, а то был морок, наваждение, как тогда, - женщина вдруг поежилась,

- в Несвиже».

Оставалось последнее письмо. Она раскрыла конверт, и, пробежав глазами строки,

улыбнулась, - посчитав на пальцах.

- Шестой мальчик у нее, - Лиза рассмеялась. «Господи, я с двумя детьми жалуюсь, бывает, а

у Мирьям семеро – и ничего, справляется. Но у нее дочка старшая, уже и взрослая, Пети

нашего на год младше, помогает. Нам бы дочку, и Федя девочку хочет, - Лиза почувствовала,

что опять улыбается. «Ну, вот до Москвы доберемся, и рожу. Хотя, наверное, опять сын

будет, ну да тоже хорошо».

Она встала, и, сбросив халат на меху, повертелась перед зеркалом. «Короткая, - Лиза

огладила руками нежное, сливочного цвета кружево. «Как раз такая рубашка, как Федя

хотел. Как он там с мальчиками один? Хотя, что беспокоиться, батюшка был хороший отец,

и Федя тоже – для детей ничего не жалеет. А еда – ну оставила я им, если не хватит, - Лиза

вспомнила забитую кладовую, - в трактире возьмут».

Женщина забралась в большую кровать, и, потянувшись, зевнув, сказала: «Ну вот, завтра и

домой!».

Болотников спустился к реке и посмотрел на лодку, что, борясь с быстрым, сильным

течением, медленно приближалась к берегу.

«Значит, через границу вместе отправимся, - мужчина задумался. «Можно было бы там все,

и закончить – и с ним, и с детьми. Но ее мне везти некуда, не в лагерь, же военный. Хотя,

если обвенчаться, - а обвенчаться надо, - то можно и при себе держать. Никто ее тронуть не

посмеет, а кто посмеет – тот в землю ляжет.

- Но нет, прав был Рахман-эфенди, подожди, потерпи. Потом их найдешь. Хотя, - он

вспомнил синие глаза и нежную, белую кожу, - я бы ее прямо на трупе мужа своей сделал,

как положено. Так и будет, но не сейчас. И щенков этих надо вырезать, ни к чему они, мне

сыновей родит».

- Здравствуйте, пан Теодор, - поклонился он, как всегда, подумав: «Господи, я девять

вершков, а он – все пятнадцать, наверное».

- Здравствуйте, пан Иван, - мужчина обернулся и велел сыновьям: «Бегите, я сейчас».

Дети пробурчали что-то себе под нос, кивнув Болотникову, и наперегонки рванулись по

низкому берегу к замку.

- Вы вот что, - сказал пан Теодор, оглядывая собеседника, - будьте готовы уехать сразу же,

как познакомимся с государем. Вам надо зимой юг поднимать, незачем тут сидеть. Возок я

уже взял у его светлости, самый неприметный, лошадей таких же запряжем – но резвых.

- Под Кромами расстанемся, я на Москву отправлюсь, а вы уж там, - пан Теодор усмехнулся,

- начинайте. Письма вам государь даст, его собственной руки, так что не бойтесь, смело

обещайте людям землю и волю – царь Дмитрий Иванович никого не обидит.

- А ведь у него глаза такие же, - вспомнил Болотников, - как у Рахмана-эфенди. Внутри лед в

них, и острый, неровен, час – обрежешься. У того только серые были, ну и ростом он был, -

мужчина про себя усмехнулся, - до пяти вершков не дотягивал».

- Хорошо, - вслух сказал он, и добавил: «Может, и встретимся еще, пан Теодор».

- Как царя Дмитрия Ивановича в Успенском соборе Кремля Московского на царство помажут,

- так и встретимся, - сухо ответил мужчина.

Болотников вдруг спросил: «А прелаты здешние как же – не поедут на Москву?».

- Отчего же, - Теодор усмехнулся, - царь их сам пригласит, да и жена у него католичка будет,

сами знаете, пан Иван. А уж потом, - Теодор пожал плечами, - кто решит в православии

остаться, тот и останется, под Рим никого насильно загонять не станут».

- Все равно домой хочется, - после долгого молчания сказал Болотников, посмотрев на