О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

После того как останки из Кигали были возвращены местной коммуне, миссию можно было считать завершенной, хотя предполагалось, что мы пробудем в Руанде еще неделю. Билл дал нам разрешение только на оценку объектов для проведения новых эксгумаций, но обсуждение этого вопроса привело лишь к тому, что члены команды начали ожесточенно спорить, что же считать «оценкой». Одновременно с этим несколько следователей МТР требовали начать эксгумацию уже известных мест захоронений. Их порядком утомило, что команду судмедэкспертов постоянно отвлекают для работы с Трибуналом по Югославии, и они искренне не понимали, почему одной недели недостаточно для эксгумации одного захоронения.

Один из следователей, его звали Пьер, быстро понял, как можно, не нарушая, нарушить мандат Билла на «только оценку». Вместе с Пьером и другим следователем, Хенни Куле, мы провели целый день в сельской местности к северу от Кигали. Нам пришлось преодолеть множество проселочных дорог, окруженных кукурузными полями, и всякий раз, стоило нам приблизиться к какому-нибудь городку, как к нам сбегались дети. Около шести ребятишек обычно сразу запрыгивали на задний бампер нашего «Лендровера», вскарабкивались на багажник на крыше и, вцепившись в него, ехали с нами дальше, крича от восторга. Когда мы останавливались, Хенни выходил из машины и к всеобщему восторгу надувал воздушные шарики, привезенные из Европы. Дети были заворожены – в то время в Руанде невозможно было достать воздушные шары. Особое восхищение вызывал «визжащий шарик» – Хенни придерживал горловину шарика и выпускал из него воздух, а тот забавно свистел. После этого короткого представления Хенни дарил шарики счастливым детям.

Одним из мест, которое нам предстояло «только оценить», была шахта. Здесь могли находиться останки погибших. Дин спустился в шахту для осмотра, а несколько местных женщин улеглись на траву и стали наблюдать за нами. У одной была на ноге ужасная опухоль, охватывавшая верхнюю часть стопы и поднимавшаяся вверх по голени и икре. Женщина рассказала Пьеру, что во время геноцида муж заплатил пять тысяч амафаранга – руандийских франков, чтобы спасти ее от смерти. Геноцидарии взяли деньги у мужа, однако перед тем как уйти, перерезали женщине ахиллово сухожилие. Лодыжка заживала без лечения почти два года. Женщина сидела на траве и тихо рассказывала свою историю, а я думала о Кибуе и о Нтараме. Так далеко – практически на другом конце страны – от церкви Кибуе, возле которой мы нашли скелеты с глубокими порезами на лодыжках, мы разговаривали с женщиной, сумевшей выжить после подобной операции только потому, что деньги в этой части страны ценились чуть выше крови. Перед моим мысленным взором стояли тысячи таких же женщин, мужчин, детей со всей Руанды – они ковыляли по пыльным дорогам, в то время как скелеты их близких и родных покоились под землей, поросшей зеленым подлеском.

Ко мне подошла очень красивая молодая женщина с простуженным ребенком на руках. Она сказала мне, что и ее родители лежат в этой шахте. Неожиданно из кустов позади меня материализовалась маленькая девочка, в руках она держала мяч. Видимо, я ей понравилась: она подошла ко мне сзади, хихикнула и тут же нырнула обратно в кусты, а через секунду вновь вернулась и, широко улыбаясь, стала пристально меня разглядывать. Материнские чувства неизвестной мне ранее силы охватили меня. Я пыталась сфотографировать девочку, но та, завидев поднятую камеру, мгновенно исчезала в кустах и выбиралась обратно, лишь когда я опускала фотоаппарат. Забавно, но эта девочка позволила снять ее вместе со мной. Я дорожу этим снимком. Несмотря на все оказанное мне внимание, девочка не произнесла ни единого слова… Надеюсь, ее родители не оказались среди тех, кто нашел свой последний приют на дне той шахты.

Вытащить Дина из шахты оказалось непросто. Нам пришлось привязать конец веревки к застрявшему в грязи «Лендроверу». Я довольно долго пыталась выловить раскачивающегося на веревке над шахтой Дина. В какой-то момент мы начали смеяться, поняв, что если я сначала схвачусь за Дина, а потом отпущу его, то улечу в шахту, а он так и будет раскачиваться. Тогда я не знала этого, но это был последний наш «командный момент» в руандийской миссии.

В тот вечер у нас произошло то, что я описала в дневнике как «нарушение командного духа». В отсутствие Билла и Хосе Пабло атмосфера ухудшилась. Один говорил: «Я поговорил с Биллом, и он сказал, что нужно сделать это», – а другой отвечал: «А мне он сказал, что нужно сделать вот это!» – и так далее. Разговоры все чаще велись на повышенных тонах. Дело дошло до скандала. В итоге двое из нас пяти вообще перестали разговаривать друг с другом. Существенная потеря.