О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта

Что касается того скелета из Кигали, я согласилась с верхней границей возрастного диапазона, предложенной Дином, – четырнадцать лет, поскольку лобковые симфизы еще не заросли (то есть не оссифицировались). Но, с другой стороны, зубной ряд обнаружил полностью прорезавшиеся вторые моляры (а также клыки и премоляры), что подняло нижнюю границу возраста на отметку «Не менее десяти лет» независимо от пола. Я чувствовала, что нет необходимости снижать возраст до восьми лет. Дина беспокоило, что я слишком много внимания уделяю зубам. Я ответила, что уже исследовала посткраниальные элементы, и, поскольку фаланги пальцев рук и ног здесь уже полностью оссифицированы, можно говорить о том, что погибшему не менее восьми лет.

После этого Дин рассказал мне, что в Кибуе было «решено», что скелеты с «несоответствиями» между зубами и костями моложе, чем указывают их зубы. Я не помнила, чтобы мы принимали такое «решение», да и вообще, это было невозможно. У нас пока не было ни одного случая положительной идентификации ребенка или подростка из Кибуе, поэтому как мы могли знать, были ли у кого-то молодые кости и одновременно более старые зубы, или наоборот, и вообще, возможно ли такое в принципе? Я так и сказала Дину. Он ответил, что осматривал зубы у детей в гостинице в Кибуе и выяснил, что зубы «старше» реального возраста ребенка.

– Во сколько ртов ты заглянул? – спросила я.

Он ответил:

– Ну-у-у… Только в два, но…

Два случая никак не могут быть репрезентативной выборкой, и Дин, будучи аспирантом, проводящим собственное исследование доисторической ДНК, должен был знать это. Я отметила, что хотя он мог осмотреть зубы у живых детей, но точно не их кости, поэтому нам видна только половина проблемы. Дин ответил, что это правда, но затем добавил:

– Я вообще не хотел вмешиваться, это твое дело, я просто высказал свое мнение.

Я воскликнула:

– Дин! Это не «мое» дело! Мы работаем здесь все вместе, – впрочем, Дин уже ушел.

Меня немного задела эта перепалка, поскольку моя лабораторная подготовка научила меня не давать иррационально узких возрастных оценок. В свое время Стефан Шмитт, составляя антропологические базы данных по Кибуе, сказал мне, дословно:

– Мне нравится твой подход, Клиа.

Стефан понимал, что я указываю достаточно широкие диапазоны с учетом различий, существующих между индивидами внутри любой популяции. Кроме того, я вышла из традиции научного сотрудничества, установленной Уолтом Биркби в Лаборатории идентификации тел Университета Аризоны. Даже если отчет по делу составлялся каждым студентом индивидуально, обязательно следовало учитывать мнения других работников лаборатории. Если случались разногласия, мы обсуждали все вопросы (иногда очень оживленно) и всегда приходили к консенсусу (даже если это означало расширение возрастного диапазона). Возможно, дело в том, что все мы учились у одного и того же человека. Я помню, что в спорных случаях идентификация осуществлялась путем сравнения прижизненных и посмертных стоматологических данных, и у нас была возможность как выяснить точность наших оценок, так и понять, можно ли уточнить их. Увы, в Кибуе этих данных у нас и не было. Мы смогли предоставить Трибуналу статистику по примерному возрасту извлеченных нами останков, чтобы знать, сколько там было убито детей. Но здесь важно другое: у нас не было случаев точной идентификации тел, достоверно свидетельствовавших в пользу того, что зубы детей не являются надежным индикатором их возраста.

К тому моменту, как Дин отошел от моего стола, я уже и так скорректировала возрастной диапазон с учетом посткраниальных костей и была готова на компромисс в вопросе «несоответствия возраста костей и зубов», поскольку знала, что эту проблему нельзя решить без положительной идентификации детских скелетов. Меня огорчало другое: Дин даже не захотел обсудить проблему и изучить те факты, о которых он, возможно, не знал. Хосе Пабло подошел ко мне и пробормотал, что «доверяет» зубам и попытается откопать статью на эту тему, но я все равно пребывала в мрачном расположении духа.

Атмосфера становилась все более напряженной. К вечеру, на который был намечен прощальный ужин по случаю отбытия Билла в Боснию, все были на взводе. На выходе из «Амохоро» я встретила Стива Майалла, следователя МТР, с которым мы дружили. Я, не называя имен, рассказала ему об инциденте с зубами, на что он, обнажив отполированные никотином зубы, улыбнулся и с резким британским акцентом произнес:

– Знаешь, у меня девиз простой: «Не позволяй всяким гаденышам на тебя давить!»

Это почему-то очень позабавило меня и помогло немного прийти в норму.