О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

Имя: Эзатт Табиян

Отец: Сайед Джавад

Номер свидетельства о рождении: 31171

Здравствуй,

Жизнь прекрасна и желанна. Как и другие, я любила жизнь. Но приходит время, когда необходимо с нею попрощаться. Для меня этот момент пришел, и я ему рада. Мне нечего оставить потомкам, я лишь хочу сказать, что красоту жизни невозможно забыть. И те, кто остался, – живите полной жизнью, берите от жизни все.

Мои дорогие мама и папа,

Пока я была жива, вы много страдали, чтобы вырастить меня. В свой последний час я буду вспоминать мозолистые руки отца и мамино уставшее после работы лицо. Знаю, вы делали все, что могли. И все же пришло время разлуки. Это неизбежно. Я люблю вас больше жизни и целую, хотя не могу видеть ваши лица. Тепло обнимаю сестер и братьев. Поцелуйте их от меня. Я их люблю. В мое отсутствие, прошу, не страдайте из-за меня и не будьте к себе суровы. Живите как обычно, с любовью и нежностью. А всем, кто будет обо мне спрашивать, передайте мое почтение.

Мой дорогой муж, привет,

Я прожила короткую жизнь, а наш с тобой брак был и того короче. Жаль, что у нас не было больше времени. Но к чему сожалеть о том, чего не будет. Пожимаю тебе руку и помню обо всех, кого любила, люблю и буду любить.

Прощай

7 января 1982 года,

Эзатт Табиян.

Пишу об этом времени и вспоминаю отца: как он зачитывал строки из «Шахнаме» о завоевании Персидской империи арабской армией в седьмом веке. Воин Ростем, сын Гормозда, произносит проникновенную речь, предсказывая результаты битвы при Аль-Кадисии. «Кто сказал, что настоящее не предопределено прошлым?» – спрашивал отец. Он подчеркнул несколько строф в книге; я их совсем не помню. Но мне запомнились другие:

Когда прославят с каждого мимбара
Деянья Абубекра и Омара,
Престол, корона, стяг падут во прах
И свергнут будет горделивый шах,
Оплот Ирана рухнет, ставши слабым,
Сулят светила счастье лишь арабам;
И будет этих пришлых часть одна
В одежды черные облачена…
Рвать будут друг у друга, расхищать…
На все падет проклятия печать.
Всеобщей злобой души развратятся,
И, как гранит, сердца ожесточатся…

Не слышно будет праздников нигде,

Лишь козни будут строиться везде.
И лихоимство процветет без меры,
И жадность – под покровом правой веры.
На пир весны не принесут вина,
Не зазвучат ни флейта, ни струна.
Век наступает гибельный, проклятый,
Погибнут благородные азаты.
Пойдет грабеж, бесчинства; вновь и вновь
Из-за имущества польется кровь[27].

Маджид скрывался от властей, потом уехал из страны. Осел в Лос-Анджелесе, где жил его старший брат Хамид. Не писал стихи с начала 1970-х, то есть с тех пор, как занялся политикой, но снова вернулся к поэзии через три дня после смерти Эзатт, отправившись с друзьями в горы Эльбурс, чтобы почтить ее память. Вечером, сидя у своего брата Мехди и проливая слезы, он начал писать цикл из девяти стихотворений, посвященных Эзатт. «Я хотел отомстить за твою смерть, – пишет он. – Хотел, чтобы ты была рядом. Ты взывала ко мне через муз. Я обернулся и сказал Мехди: теперь я понимаю, зачем первые люди рисовали буйволов в пещере Альтамира».

Глава 27. Отец уходит