О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

Почти два года родители Саида и Фарибы раз в месяц приезжали в Тегеран, ходили в тюрьму Эвин и наводили справки. Если бы Саиду с Фарибой удалось бежать из страны, они сообщили бы об этом родным, поэтому у родителей не было причин сомневаться в том, что сказали власти: их арестовали. Я помню эти приезды. Родители обычно останавливались в маленькой гостинице. В назначенное время садились в такси и ехали в тюрьму. Там ждали несколько часов, и им сообщали, что ничего нового о детях не известно. И пока других новостей не появлялось, оставалась надежда. Но если они живы, почему не позвонят домой? Дни проходили в тревоге. Люди вышли на улицы. Моджахедин-э Халк оказалась вне закона, каждый день людей арестовывали и убивали. Убили многих моих родственников и друзей; кто-то бежал из страны.

Через восемнадцать месяцев родителям Саида и Фарибы сказали, что в начале осени 1982 года их детей заметил революционный патруль. Их убили в уличной драке с исламской народной дружиной. Мать Фарибы отказывалась в это верить. Твердила, что с ребятами все в порядке, что они в безопасности, но не хотят навредить своим родным, так как их телефоны прослушиваются.

Скорбеть по жертвам режима официально запрещалось, и семья в Исфахане провела для Саида и Фарибы закрытую траурную церемонию. Двое моих дядей и кузен отказались приносить соболезнования, а один позвонил родителям Саида и поздравил их со смертью сына. «Они заслужили смерть, так как были неверными, за что справедливо наказаны; возможно, в загробной жизни их ждет прощение и спасение от преисподней», – сказал он. Позднее, когда абу Торабу, который прежде славился потрясающей памятью, диагностировали болезнь Альцгеймера, одна из его внучек говорила, что он просто решил забыть о смерти Саида и Фарибы. Он сохранил веру в Бога, но пожертвовал памятью.

Не прошло и двух лет с тех пор, как мой кузен Маджид штурмовал тюрьму, и он тоже оказался в бегах. Его сестру Нушин, ее мужа Хусейна и жену Маджида Эзатт арестовали. Хусейна казнили. Казнь Нушин отложили, так как она была беременна. Я хорошо помню день, когда в дом моего брата принесли Чешмех, маленькую дочку Нушин. Мои дядя с тетей приехали в Тегеран ее забрать; ей был годик, она не говорила. Ее мать, художница, положила ей в карманы маленькие раскрашенные камушки. Через несколько лет Нушин попала под амнистию, ее освободили. Она рассказывала, что, когда утром ее вызвали, чтобы сообщить об амнистии, она думала, что ее, возможно, позвали на казнь.

Жену Маджида Эзатт казнили. Ей было всего двадцать четыре года. Маджид пишет, как бродил по городу после ее ареста, по тем улицам, где они с товарищами совсем недавно чувствовали себя победителями. Теперь Эзатт сидела в той самой тюрьме, которую они с Маджидом торжествующе захватили в феврале 1979 года. После казни Эзатт похоронили на особом кладбище для политзаключенных и меньшинств – кладбище неверных, тела там кидали в безымянные могилы. Маджид ходил туда с ее отцом, и тот сказал, что пометил могилу особым способом: отмерил восемь шагов от калитки и шестнадцать от ограды. Ее казнили и похоронили в общей могиле с двумя женщинами и пятьюдесятью мужчинами. Я некоторое время хранила копию ее завещания в ящике стола и иногда доставала его и перечитывала. Потом потеряла и нашла уже позже, в рукописи Маджида. Вот что она написала: