О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

Я регулярно навещала тетю Мину в больнице. Последние несколько дней она провела в отделении интенсивной терапии. Помню, я стояла за стеклом с ее дочерями и наблюдала за ней. Тетя металась, не могла лежать спокойно, а мы стояли и ощущали свою беспомощность, чувствовали, что уже ее потеряли. Когда она умерла, я пошла на кладбище с ее младшей дочерью Лейлой. Мы смотрели через стекло, как тетю омывали и готовили к мусульманским похоронам. Я рассказала об этом матери; та сидела на диване в своем выцветшем бледно-зеленом халате. Смерть Мины она никак не прокомментировала.

– Лейла – хорошая девочка, она мне нравится, – наконец произнесла она, а потом встала, направилась к двери, повернулась и спросила: – Хочешь кофе?

Глава 29. В реальном мире

Отец играл роль посредника между матерью и миром. Когда у той возникали проблемы с водопроводом, домом, садом, слугами – да чем угодно, – она звонила ему на работу, прерывала его встречи и ждала, что он немедленно бросится ей помогать. Если она хотела отправиться в путешествие, он оформлял ей загранпаспорт и билеты. Если на вечеринке друг или знакомый чем-то ее обижал, злилась на отца, что тот ее «не защитил». В начале революции, когда новый режим велел бывшим парламентариям явиться в суд и выплатить суммарную зарплату, полученную при работе на режим, отец ходил на предварительные слушания от ее имени и платил штрафы. Мать была одержима идеей женской самостоятельности, но при этом считала окружающих обязанными ее защищать и оберегать. Сначала это была отцовская ответственность, потом – наша с братом.

Что касается домашних и практических забот, то теперь, после ухода отца, мать полагалась на нас, но на самом деле «на нас» означало «на Биджана». Отец выплатил ее долг правительству, но потом ее опять вызвали в суд на второй допрос, который был скорее формальностью. Справится ли она без него? Мы не знали. Я вызвалась ее сопровождать; многие друзья предлагали то же самое. Но она решительно отказывалась. «Надеюсь, – говорила она, – день, когда мне придется в чем-то зависеть от окружающих, не настанет никогда!» Когда я стала настаивать, она ответила: «Прошу, не утруждай себя, я вполне способна сама о себе позаботиться. Так было всю мою жизнь. Такова моя доля», – холодно и надменно постановила она.

Это правда: она прекрасно справилась без моей помощи. Она вернулась с торжествующим видом и рассказала, как с вызовом сообщила суду, что ей нечего стыдиться. Она гордо говорила о своей деятельности в парламенте. Они не нашли, к чему придраться: она голосовала против закона о капитуляции, наделявшего американских военных дипломатическим статусом; против закона о защите семьи. Оба этих закона при новом режиме отменили.

– Я им сказала, что любой здравомыслящий человек поставил бы мне статую из золота, но мы-то знаем, что этого никогда не будет! Я сказала прокурору – тот, кстати, не был священником, – что была мусульманкой задолго до его рождения и гожусь ему в матери. «Не утруждайтесь, мне не нужны ваши религиозные наставления. Ни за что на свете вам не удастся убедить меня в смысле этой тряпки, которую вы нам навязали; можно подумать, мусульманкой женщину делает покрытая голова!».

– И что он ответил, мам? – спросила я.

– О, он не такой, как они все; думаю, в глубине души он против системы. Он рассмеялся и сказал: я знаю, что вы – хорошая мусульманка, и знаю, что вы на самом деле так не считаете. «Еще как считаю, – ответила я, – Приходите ко мне домой, я угощу вас кофе и все вам объясню».

Перед уходом она сказала прокурору, что ее отец пил и играл в азартные игры, но был более правоверным мусульманином, чем многие наши сегодняшние лидеры, так как практиковал основной постулат ислама – милосердие к окружающим, чего не скажешь о нынешних правителях.

В тот день она так радовалась, будто обнаружила в себе скрытый потенциал. Оказалось, ей не нужен посредник во взаимодействии с миром. Но она поняла это слишком поздно; начав пересказывать эту историю Биджану, она приправила ее обвинениями в отцовский адрес – мол, тот донес на нее властям, среди которых у него имелись дружки.

– Подумать только: тот, кто клялся, что никогда не склонится перед шахом, угождает этим, а все потому, что должен обеспечивать эту потаскуху, которую зовет женой.