О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

Я сказала матери, что планирую написать книгу и посвятить ее ей. «И как назовешь?» – спросила она. «Женщины, потерявшие стыд», – ответила я. «Думаешь, мне понравится книга с таким названием?» «Нет, мам, я просто вспомнила, как вы с тетей Миной рассказывали, что раньше считалось, будто женщины научатся читать и писать и от этого станут распутными и захотят писать мужчинам любовные письма; короче, потеряют всякий стыд. Я об этом хочу написать, о том, как некоторые до смерти боятся, что женщины станут образованными». Я пересказала ей рассказ Шарнуш Парсипур, действие которого происходило в конце девятнадцатого века. Однажды отец героини, адиб – поэт-ученый – шел по улице, погрузившись в мысли и не замечая ничего вокруг, и тут его сбил какой-то иностранец верхом на коне, вероятно, англичанин. Рассердившись на рассеянность адиба, бессовестный иностранец бьет его по лицу кнутом. Следует ужасный скандал. Иностранцу велят пойти в дом ученого и извиниться. Для англичанина этот простой конфликт, вероятно, проходит незамеченным, но жизнь адиба меняется навсегда. Изменения проявляются сперва в мелких деталях. В то время в персидских домах редко стояли стулья и мебель: даже обеспеченные люди сидели на коврах на полу, облокотившись на большие подушки. Чтобы принять иностранца должным образом, ученому пришлось взять напрокат западную мебель. Это – первый признак иностранного вторжения. Далее англичанин нарушает еще одно правило. В большинстве персидских домов у порога принято снимать обувь. Иностранец то ли не знает об этом обычае, то ли пренебрегает им и входит в дом в сапогах. Он должен был извиниться, а на деле демонстрирует свое превосходство. Главным результатом встречи становится то, что ученый, к своему изумлению, узнает, что Земля круглая. Прежде он догадывался об этом, но предпочитал игнорировать данный факт. Он инстинктивно устанавливает связь между присутствием в доме иностранца, круглой формой Земли и грядущими изменениями и смутой и наконец заявляет: «Да, Земля круглая; теперь и женщины начнут думать, а стоит им начать думать, они потеряют всякий стыд.»

Я сказала матери: «Вот что я имела в виду под женщинами, потерявшими стыд, – таких женщин, как ты, аме Хамдам, твоя учительница Озру-ханум. Тех, кто отстаивал свое право на образование. Я хочу написать об этих женщинах и о героинях персидской литературы».

Я не стала добавлять, что также хотела бы написать о непокорных женщинах – Рудабе, Вис, Форуг, Аламатадж. О женщинах, которые не боялись рисковать, не боялись… как это сформулировать? Не боялись своей чувственности. Мне хотелось спросить, в чем разница между образованной женщиной, к примеру доктором медицины, и женщиной, что любила танцевать.

Она же думала о своем. «Я всегда хотела, чтобы ты выучилась, – сказала она, – и стала полезной своей стране. И я добилась своей цели. Родитель, который применяет дисциплину, всегда нелюбимый. Любимый – тот, кто балует». Тут я должна была сказать: «Да, все это благодаря тебе, ты дала нам образование, и всем, чего я добилась, я обязана тебе. Ты хотела, чтобы я осуществила твою мечту». Надо было признать ее заслугу. Но почему-то мне казалось, что уже слишком поздно.

Хотелось бы мне думать, что с того дня наши отношения изменятся. Но на следующий день, и на следующий, все вернулось на круги своя. Она открывала дверь моей кухни и набрасывалась на меня с оскорблениями, а мои гости в гостиной тем временем продолжали разговор и делали вид, что ее не слышат. Услышав, что я разговариваю по телефону с отцом, она в сотый раз стала требовать документы на землю, которая была их совместной собственностью, а я молчала. Потом она заявляла, что другого от меня и не ждала, так как у меня те же проклятые гены.

Однажды, примерно за неделю до нашего отъезда из Ирана, она пришла ко мне рано утром. Сказала, что хочет кое-что показать. Она выглядела раздраженной и вручила мне большую пухлую папку. «Ты мне никогда их не показывала, тебе это даже в голову не приходило», – проговорила она. В папке оказались копии моих статей – всех до единой. Она даже скопировала предисловие, которое я написала для персидского перевода книги Ричарда Райта «Американский голод». Были у нее и письма от моих студентов и их стихи; она поместила их в рамочки. «Ты их выбросила», – заметила она. Если бы не эта папка, сейчас у меня не сохранились бы многие мои статьи, опубликованные в Иране. «Твоя новая книга об этом русском писателе – совсем не понимаю, зачем тебе это. Не понимаю, почему ты решила писать именно о нем. Но я рада, что ты занимаешься тем, что нравится. Это мой последний подарок, – добавила она. – Денег у меня нет благодаря этому типу и его потаскухе, но я рада, что оставила детям то, что никто не сможет у них отнять».