О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

Через несколько дней она вернулась в Иран, а я снова поехала в Вашингтон к Биджану. Мы поселились там постоянно: Биджан устроился в строительную компанию, а я наконец начала работать над диссертацией. Гостиная в нашей съемной квартире стала моим кабинетом. Я вставала, принимала душ, заваривала кофе, снова ложилась в кровать и читала иранские новости. Вскоре в углу нашей спальни скопилась стопка старых выпусков «Вашингтон Пост» и «Нью-Йорк Таймс» с пятнами кофе. Иногда по утрам я ходила в библиотеку Конгресса и там несколько прекраснейших часов просматривала старые микропленки «Масс», «Новых масс»[24] и других журналов 1930-х годов – периода, которому была посвящена моя диссертация. Биджан заезжал за мной после работы, и мы гуляли по парку Дюпон-серкл, перекусывали и возвращались домой.

В августе 1978 года случился поджог в кинотеатре «Рекс» в Абадане, бедном городе на краю нефтяных полей. Внутри находилось более четырехсот человек; они сгорели заживо. Правительство шаха отрицало свою причастность к случившемуся и заявляло, что это дело рук религиозной оппозиции. Светская и религиозная оппозиция запротестовали и обвинили режим в совершении преступления с одной-единственной целью – обвинить их и подорвать их популярность среди сочувствующих. Символично, что пожар случился в священный месяц Рамадан. Заявлениям правительства почти никто не верил, и зверская жестокость стала символом того, на что готов пойти шахский режим, чтобы сохранить власть. Еще долго пожар в кинотеатре «Рекс» приводили в пример, напоминая, что с таким безжалостным режимом не может быть диалога и компромисса. С газетных передовиц и листовок, осуждающих тех, кто совершил это чудовищное преступление, на нас смотрели лица невинных жертв, которые пошли в тот день в кино. Бездушная жестокость, с которой был осуществлен поджог, стала еще одним аргументом за свержение шахского режима.

После революции семьи жертв потребовали справедливости, но, к их удивлению и ужасу, новое исламское правительство не обратило на них внимания. Акции протеста и сидячие забастовки разгоняли, а в середине расследования уволились несколько прокуроров. Общественное давление было велико, и по этому делу арестовали многих, виновных и невиновных. В отдельных случаях было очевидно, что обвинения подложные: так, одного полицейского, которого обвинили в поджоге и казнили, в день пожара даже не было в городе. А молодой человек, непосредственно вовлеченный в это дело, утверждал, что во всем признался властям, но никто не принял его всерьез. Истерия и ярость затмили все факты. Люди верили в то, во что хотели.

Позже выяснилось, что поджог спланировали и осуществили не люди шаха, а сочувствующие религиозной оппозиции; им казалось, что таким образом они ускорят революционный процесс. Поскольку расследование с самого начала велось нечестно, правда приоткрывалась по чуть-чуть. Исламское правительство и официальные СМИ скрыли доказательства и попытались во всем обвинить шаха. Но единственным преступлением шахской полиции в данном случае было неблагоразумие. Паника и растерянность подтолкнули полицию к необдуманным действиям: они увидели группу людей, пытавшихся разжечь костер в углу здания, и, надеясь поймать преступников и отрезать им путь к выходу, приказали запереть двери кинотеатра до приезда пожарной бригады. Однако пламя распространилось на все здание, и сгорели почти все находившиеся внутри люди.

Где же была я, когда мы узнали правду? Чем занималась? Читала ли газеты, обсуждала ли новость с друзьями, негодовала ли или продолжала есть мороженое? Не в тот ли день я вернулась домой довольная собой, потому что занятие по «Тому Джонсу» прошло особенно удачно? Подобные происшествия плохи тем, что в них нет невиновных: виноваты все, даже жертвы и наблюдатели вроде меня.

Вскоре после трагедии в кинотеатре «Рекс» Биджан снова поехал в Париж обсуждать будущее группы. Вернулся разочарованный лидерами, и те тут же начали против него кампанию в духе сталинских репрессий. Пока он был в Париже, его матери диагностировали рак матки, давший метастазы в мозг. Лидеры группы использовали ее болезнь против Биджана, обвинив его в том, что он пренебрегает своими политическими обязательствами ради заботы о матери. Они считали заботу о матери буржуазной отмазкой.

Биджан, одинаково верный своим политическим убеждениям и семье, тяжело переживал это время. Он плохо спал по ночам, хотя никому в этом не признавался. Через несколько месяцев его мать умерла. Мне тоже предстояло сделать выбор между политическими пристрастиями и личной преданностью Биджану. В конце концов нас обоих настигло одиночество и разочарование. Возможно, именно последнему я обязана своей диссертацией, так как наконец смогла сосредоточиться на работе.