О чем мы думаем, когда думаем о футболе

Иными словами, вся команда в совокупности может быть воспринята как таковая только через теоретическое признание зрителями ее коллективной практики. Лишь зрители в состоянии оценить суммарно и команду, и ее соперников, и матч в целом. Проще говоря, игроки играют, но только фанаты видят всю картину.

Можно утверждать, что необходимо разграничить различные типы зрителей. А именно тех зрителей, кто был игроком, и тех, кто не был. Бывшие футболисты, вне зависимости от того, насколько хорошо, посредственно или дерьмово они играли, ощущают движение игры физически. Они следят за каждым пасом на поле, и их тела эхом отзываются на каждое происходящее там движение. Это может быть лишь малейший сдвиг в мышцах шеи, когда мяч попадает в крестовину ворот и вы, предвосхищая перемещение игрока, возможно, бормочете под нос: «Черт! Да не туда же!» Подобное происходит и когда мы наблюдаем за игрой мальчишек в парке, на автостоянке или где-то еще. Мы активно вовлечены в ход игры и опосредованно участвуем в ней, как бы ставя себя на место ребят. И действительно, иногда невозможно сопротивляться желанию присоединиться и попросить мяч или же вступить в схватку и триумфально отобрать трофей у одного из детей. Не слишком мило, я знаю.

Теперь ключевой момент аргументации и явное противоречие: хотя зрители подчиняются красивой глупости футбола, они обладают большим интеллектом.

Они знают, как идет игра, и они знают, как, вероятно, она закончится. Игроки же сливаются с игрой в одно целое. Если они играют хорошо, они растворяются в риске и муках матча. Но зритель – это нечто отдельное, участвующее на безусловной дистанции, где он избавлен от бешеной активности на поле. Иногда зрители счастливы, когда их команда выигрывает красиво, порой они неистовствуют в экстазе, когда их команда забивает гол. Но часто мы следим за игрой с дурным предчувствием. Задумчивое расстояние может быть расстоянием тревожным.

Игрок «Ливерпуля» Джон Барнс беседует с главным тренером Кенни Далглишем перед игрой с «Уотфордом» – своей бывшей командой – в 1987 г. В том матче «Ливерпуль» выиграл со счетом 4:0. Bob Thomas/Getty Images

Подхватывая мысль американского ученого-классициста Мэри Лефковиц, можно сказать, что роль зрителя в чем-то аналогична роли богов в древнегреческой трагедии: наблюдать за действием, смотреть, как оно разыгрывается, и предвидеть, что все разыгрываемое – это не чистая случайность или игра случая, а часть более масштабных козней судьбы[23]. В античной драме, особенно у Еврипида, боги обычно появлялись на сценическом устройстве, некоей подвесной системе (mechane), словно наблюдатели на космическом стадионе.

Часто игроки кажутся игрушками судьбы, неспособными повлиять на ход драмы и изменить ее порой трагический конец, несмотря на все свои напряженные усилия. Для меня это особенно заметно во время наблюдения за сборной Англии на крупном международном турнире: игроки бесплодно снуют туда-сюда, мяч бесконечно мечется из стороны в сторону по всему полю или то и дело попадает в руки голкипера, нападающие либо странно статичны, либо бегут в такое место, куда мяч никогда не долетит, и осязаемое чувство страха растекается среди игроков и заражает болельщиков отвращением. Чем больше физических усилий, тем, кажется, сильнее игроки запутываются в гибельной паутине. Это похоже на психотический танец в первом акте «В ожидании Годо» Беккета, который Поццо называет сетью. И у болельщиков есть предвидение всего, что произойдет, и они вжимаются в свои кресла, чувствуя оцепенение и разочарование.

На самом деле еще хуже, когда в игре все еще есть время: пока остается несколько минут компенсированного времени, мы все еще можем надеяться. Как я покажу вскоре, в футболе не разочарование убивает нас, а вечная, постоянно возобновляющаяся надежда. Самое плохое в том, чтобы быть футбольным болельщиком, а особенно английским фанатом, – это тот ужасный ядовитый коктейль предвидения и надежды.

Бертольт Брехт выразил удивительную мысль в 1920-х годах, когда пытался разработать теорию, которую назвал «эпическим театром». Для него проблема театра, особенно в контексте буржуазного театрального натурализма конца XIX – начала XX века, заключается в том, что зритель впадает в своего рода дремоту или состояние гипноза во время пьесы. Брехт же хотел умную публику, которая будет бодрствовать. Если стандартный театральный зритель просто сидит в зале, отключив свои критические способности, и безмолвно ждет, что блестящая игра актеров разбередит его душу и проберет до слез, то Брехт желал видеть умную, компетентную и критически мыслящую аудиторию, публику, расслабленную и экспертную в своих знаниях. Вот почему Брехт как-то сказал, что ему для нового эпического театра нужно что-то близкое к спортивной толпе: зрители, жующие закуски, курящие сигары, переговаривающиеся и шумящие, поющие, подбадривающие, хлопающие и освистывающие. Я думаю, Брехт был прав, и это дает нам возможность оценить задним умом интеллект футбольной толпы.