О чем они мечтали

— Мы разве охлаждаем или приглушаем? — возразил Тушин. — Мы подходим по-серьезному, по-деловому и… по-партийному. Чувство — это настроение. Мы же с вами должны решать не по чувству, а по разуму… с точки зрения целесообразности… Какие будут предложения по делу Половнева?

— Утвердить решение заводского партийного комитета, — сказал член бюро с длинными усами. — Политбойцом послать его мы без заводской парторганизации не можем, а отменять решение парткома у нас нет причин.

Других предложений не было. Тушин сказал:

— Я думаю, мы так сформулируем наше постановление: одобрить и приветствовать патриотический порыв товарища Половнева и настойчивость, проявленную им в его стремлении добиться посылки на фронт в качестве добровольца. Но, принимая во внимание нужду завода имени Дзержинского в квалифицированной рабочей силе в связи с военным временем, согласиться с решением бюро заводского комитета, апелляцию же товарища Половнева отклонить. Согласны? Может, я не очень грамотно сформулировал, в таком случае после можно подправить.

— Сформулировано правильно, — сказал старик, похожий на Калинина. — Но слово «приветствуем» надо выбросить. Нелогично получается. «Приветствуем», а на фронт не пускаем.

Выйдя из райкома, Григорий остановился в размышлении: куда же ему теперь идти и что делать? Не терпелось сейчас же направиться в горком или обком партии, наверняка там можно еще застать кого-либо из секретарей, хотя шел уже восьмой час вечера. В мирное время и то секретари нередко задерживались в своих кабинетах допоздна, а в военное — раньше полуночи, наверно, домой не попадают.

Прежде чем идти куда-нибудь, Григорий завернул в сквер, находившийся неподалеку, и сел на скамейку. Надо обдумать, куда, к кому идти, что и как написать, что говорить.

Солнце уже совсем склонилось к горизонту… «Может, завтра утром пойти? Но как же утром пойдешь, работать ведь надо. Если завтра, то уж после работы… Начать придется с горкома партии… по инстанции. Но к кому обратиться? К секретарю или в военный отдел? Пожалуй, лучше к секретарю. А что я ему скажу? О решениях парткома и райкома умолчать? Но ведь он обязательно сейчас же позвонит и спросит. И вообще врать и умалчивать нехорошо».

— Здравствуй, товарищ Половнев!

Григорий не заметил группы людей в военном, во главе с секретарем обкома партии Никитиным, в штатском костюме и белой рубашке, который, отделившись, подошел к нему.

— Здравствуйте, Владимир Дмитриевич! — сказал Григорий, поднимаясь.

— Отдыхаешь? — спросил Никитин, подавая руку. — Это стахановец завода Дзержинского, — отрекомендовал он Григория военным. Военные (их было четыре человека) подошли и поздоровались.

Пожав военным руки, Григорий сказал:

— Не отдыхаю, Владимир Дмитриевич, а думаю.

— Интересно, о чем же думы? Садись, расскажи, если не секрет, — сказал Никитин, присаживаясь на скамейку.

Григорий сел рядом.

Военные вежливо отошли в сторонку.

— Думы очень простые, — сказал Григорий. — На фронт хочу, а меня не пускают.

— Кто не пускает?

Григорий вкратце рассказал, кто его не пускает.

— И вот я думаю: к кому теперь? В горком, если по уставу. Но время-то идет. И опять же опасаюсь: горком утвердит решение парткома и райкома…

— Ясно, — сказал Никитин. — Ты очень хочешь?

— Разумеется.

— Приходи завтра к десяти утра прямо ко мне.

— Рабочее время у меня, Владимир Дмитриевич.

— Скажи кому следует, что я тебя вызвал… Решим твой вопрос.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

В десять утра Григорий был в приемной первого секретаря обкома партии. Когда вошел в кабинет, Никитин, не вставая с кресла, протянул ему руку, а потом подал большой засургученный пакет с пометкой «Секретно. Срочно».

— В сущности, ничего секретного тут нет, — Никитин слегка улыбнулся. — Это решение бюро обкома по твоему делу. Проведено опросом. Военкому я звонил, с парткомом и райкомом договорился. Так что на вполне законном основании идешь ты в ряды армии политбойцом. На фронт, конечно, сразу тебя не пошлют, поскольку ты необученный… впрочем, это воля военкома… устраивает тебя такой оборот?

— Безусловно! — обрадованно и взволнованно ответил Половнев. — Большое вам спасибо, Владимир Дмитриевич!

— Мне за что же! Тебе спасибо… ты идешь социалистическое отечество защищать. А я, как видишь, вот сижу… хотя не старик и не инвалид. Ну, да что о том толковать! Заявление написал? Оно, братец, нужно обязательно… мне ведь на слово поверили члены бюро.

— А как же! — поспешно ответил Половнев, совсем было забывший, что вчера условлено: он напишет и принесет заявление в бюро обкома с кратким изложением того, как и почему партком завода и райком не вняли его просьбе. — Весь вечер пропотел, — с улыбкой пояснил он, вынимая из бокового кармана пиджака лист бумаги, свернутый вчетверо.