О чем они мечтали

От Александровки до Даниловки Илья решил идти пешком. Куда торопиться? Чтоб избежать лишних встреч и расспросов, лучше прийти в село позже, в сумерках. Шел не по грейдеру, а лугом, по берегу реки, погруженный в думы. А думы были разные и набегали одна на другую, как вон те облака в небе. Скоро уборка. Работать придется не на даниловских полях, а на александровских. Ну, это неважно. Хорошо бы попался боевой комбайнер. Можно так поднажать, что в газетах шум поднимут. Вот тогда-то уж и Огоньков, наверно, пожалел бы, что лишился такого тракториста. Да и Галя прочитала бы. Впрочем, зачем ей? Она теперь делами деревенскими совсем интересоваться перестанет. Иная статья — Вася. Этот, если услышит что-нибудь хорошее об Илье, обрадуется. Дружок!

Несмотря на то что сестра Васи оказалась такой легкомысленной, Илья не утратил к нему дружеских чувств и всю неделю скучал по нем. «Может, сегодня увидимся». Илье теперь начинало казаться, что, собственно, и в Даниловку он идет главным образом затем, чтобы с другом повидаться. Более близкого и дорогого человека среди сверстников у Ильи нет. Из-за одного Васи он не прочь теперь возвратиться в бригаду Огонькова. Но как? Приказ о переводе вывешен. Придется, видно, жить в Александровке. Ну ничего! Может, удастся поступить на штатную должность в МТС. Дадут квартиру. Возьмет Илья к себе отца с матерью. Женится. Года такие подходят. Жениться обязательно нужно. Батя по весне говорил:

— Пора, пора, сынок! Находи девушку хорошую. Аль нашел уже? Говори, не таись! Может, помочь? Может, сосватать?

Илья отрывисто и грубовато ответил:

— Сам управлюсь!

— Сам так сам! — обидчиво согласился батя. — Теперь такая мода. Без родителев, стало быть… Хоть показал бы, какая она из себя.

Илья промолчал. Всему селу известно, с кем гулял Илья, кого по вечерам из хоровода до дому провожал. Знал и батя. Чего же спрашивать?

Но теперь нет у Ильи невесты. Ладно! Не пропадем! Найдем девушку не хуже, и если не в Даниловке, то в Александровке.

И вдруг стали рисоваться светлые, приятные картины счастливой семейной жизни. Вот он возвращается с поля. Не спеша подходит к небольшому белому домику на усадьбе МТС. На крыше — антенна. Перед окнами — палисадник, в нем — вишни, сирень, черемуха. Все в цвету. А у крылечка — жена! На руках у нее мальчонка. Этакий голубоглазый, мордастый бутуз.

Илья идет медленно, еле передвигая ноги. И все, что когда-то будет, так явственно видится ему, только руку протянуть — и вот оно, счастье его!

Почти в сумерках, когда по деревне уже гнали стадо поднявшее клубы пыли над улицей, Илья огородами и задворками пробрался домой. Мать ничуть не удивилась. Зажгла лампу, насмешливо спросила:

— Насовсем или на побывку?

Илья сумрачно ответил:

— Белье сменить. А где батя?

— Батя дрыхнет в горнице. Половневых возил сегодня на станцию… в город поехали. Потом за тобой в Александровку заезжал, да не нашел. — Она вынула из сундука, стоявшего возле печки, свежее белье, завернула его в широкое холщовое полотенце, подала сыну. — Сейчас поужинаешь или после бани?

— После. А разве баню топили?

Илья не рассчитывал на баню и собирался вымыться в речке.

— А как же, — проговорила мать. — Чай, мы ждали тебя. Батя-то примчал и говорит, что должен ты прийти домой.

У Ильи захолонуло сердце от благодарности.

— Спасибо, мам! — проговорил он, принимая белье. Хотел спросить: «И Галя поехала в город?» — но не хватило духу.

Молча вышел из избы с бельем под мышкой. На крыльце остановился. Половневы в городе. Наверно, свадьбу там будут играть. Вот тебе и частушки! Не придется Алешу беспокоить. Для кого их петь?

Возле правления шумел хоровод. Скрипела гармошка. По всему видать, играл Огоньков.

После бани Илья поужинал, надел выходной костюм, обул ботинки, причесался перед зеркалом. Из-за перегородки доносился храп отца. «А здорово батя заложил. По какому случаю и с какой радости?» Он знал, что без серьезного повода отец водки не пил.

— Мам, я пойду к хороводу.

— Ступай! Без баяна?

— Ага!

— Чего так?

— Надоел!

Ребята были рады приходу Крутоярова.

— Здорово, Илья!

— Чего тебя не видно?

— Он же теперь в Александровке!

— Почему?

Илья, пожимая протягиваемые ему руки, говорил с улыбкой:

— Понравился Федосеичу, вот и перевели. Для укрепления, так сказать.

Огоньков сидел на бревнах, держа на коленях небольшую гармошку. Была как раз передышка в танцах. Он покосился на Илью, но ничего не сказал. Илья тоже не стал с ним здороваться. Среди ребят был и Вася Половнев.

— Ну, как ты там? — спросил он.

— Да ничего, — сказал Илья. — Работаю. Приехал вот побаниться.

Когда Огоньков заиграл очередной вальс, Вася оттащил Илью от хоровода, полушепотом спросил:

— Слушай, Илья… чего ты сестренку мою обижаешь?

— Как обижаю?

— Хоть бы открыточку написал, а то смылся — и ни гугу!

— А для чего писать?

— То есть как для чего? У девки глаза не просыхают, а он — для чего!

— Почему же не просыхают? По Андрюшке Травушкину тоскует, наверно, — со злой иронией выпалил Илья. — Мои открытки тут не помогут.