О чём речь

В целом, конечно, очевидно, что старая норма («в Кратове») постепенно вытесняется новой («живем в Кратово»). Зрители даже постоянно пишут возмущенные письма, что вот, мол, как неграмотно сказали на Первом канале – «у нас в Останкине». Недавно я была на фестивале в Болдине и имела возможность убедиться, что большинство его – вполне, естественно, интеллигентных – участников говорят «здесь в Болдино», а у тех, кто говорит «в Болдине», во многих случаях это норма выученная, а не исконная. Одна коллега написала мне по этому поводу: «В Твиттере меня закидали тухлыми яйцами за мое напоминание про склонение. Искренне никто не подозревает даже».

Принято все валить на военных. Собственно, и сама Лидия Чуковская говорила: все дело, мол, в том, что военным удобнее, чтобы названия были в именительном падеже – во избежание путаницы. А то как же: в Пушкине – это про Пушкин или про Пушкино? Конечно, подобные прикладные соображения не могли бы сами по себе привести к столь существенному изменению грамматики, однако в русском языке уже давно действует так называемая тенденция к усилению аналитизма – увеличивается доля конструкций без морфологических показателей зависимости и количество разного рода неизменяемых элементов.

Лингвисты особенно активно писали об этом в 60–70-е годы прошлого века. Ну там, «номер шесть» вместо «номер шестой», «уловка двадцать два»), а также всевозможные беж, квази, псевдо и пр. К началу нового тысячелетия тенденция стала нарастать лавинообразно: все эти монстры «Пейте кока-кола», «Покупайте в Евросеть», «со вкусом клубника», не говоря уже о вполне привычных «интернет образование», «душ гель», или «актимель малина клюква».

Правда, «Покупайте в Евросеть» и пастилу «со вкусом клубника» под натиском зануд и пуристов поправили, но в целом стоять на пути внутриязыковых процессов – дело неблагодарное. Лингвисты мало на что тут могут повлиять. Тем удивительнее вот что: раздражавшая еще Ахматову манера не склонять слова типа Переделкино с тех пор совсем было победила, но почему-то именно в этом месте телевизионные деятели искусств решили прислушаться к лингвистам и возрождают старую норму: в Переделкине.

Это стало очень заметно во время межэтнических беспорядков в Бирюлеве осенью 2013 года, когда сообщениями о них были полны все выпуски теленовостей. На всех, кажется, федеральных каналах журналисты говорили в Бирюлеве и в Чертанове, а гости – не склоняли. В какой-то из дней было совсем уж забавно. С утра ведущий теленовостей заговорил о беспорядках в Бирюлево, но, не успела я удивиться, как через несколько секунд уже прозвучало в Бирюлеве. То ли в ухо редактор поправил, то ли сам вспомнил указание на планерке. Одна знакомая написала мне: «После Бирюлева в моей газете пришлось просклонять даже Голь яново. Хотя раньше этого не делали. Действительно, раз в Бирюлеве, значит, и в Люблине-Строгине, и в Парголове-Кавголове». И, скорее всего, в Косове-Сараеве.

Что ж, я лично всецело за, хотя в успехе этого предприятия сомневаюсь. Но вот что меня тут живо интересует. Если бы получилось, это был бы редкий случай обратного развития в языке. Можно сказать, это была бы лингвистическая реставрация.

Мы любим говорить, что язык живет по своим законам, – и сравнивать его жизнь с жизнью природы. Это верно, разумеется. Какая таинственная сила, например, заставила все ударения в некоторых диалектах сдвинуться на один слог вперед (фонетический процесс в истории славянских языков – так называемая «штокавская ретракция»)? Но важно понимать, что язык – особенно литературный язык – все же функционирует не совсем так, как природа.

В частности, некоторые лингвистические объекты по какой-то причине приобретают статус культурно охраняемых. Так, все знают, что звонишь – это страшная ошибка, причем ошибка знаковая, диагностическая, сулящая репутационные потери. При этом то, что мы говорим варишь, а Пушкин говорил варишь («Печной горшок тебе дороже: / Ты пищу в нем себе варишь»), никто культурной катастрофой не считает. А ведь в этих словах сдвиг ударения – это проявление одного и того же морфонологического процесса.

Никто и не заметил, что слово метро утратило свой мужской род (было ведь московский метро) и перешло в средний, но все знают, что мужской род слова кофе – это практически последний бастион цивилизации (хотя на самом деле и средний всегда был допустим в разговорной речи). Звонишь и черный кофе – успели отхватить себе охранную грамоту. И, похоже, в обозримом будущем этим нормам ничего не угрожает.

Да ведь, собственно, вся культура – борьба с природой. Столь же безнадежная, сколь и прекрасная. Впрочем, если бы это была не книга, а пост в интернете, я бы поставила тут смайлик.

Словообразование