О дивный новый мир (Brave New World)

"What fun it would be," he thought, "if one didn't have to think about happiness!"	"Как бы интересно стало жить на свете, - подумал он, - если бы можно было отбросить заботу о счастье".
With closed eyes, his face shining with rapture, John was softly declaiming to vacancy:	Закрыв глаза, с восторженно-сияющим лицом, Дикарь тихо декламировал в пространство:
"Oh! she doth teach the torches to burn bright. It seems she hangs upon the cheek of night, Like a rich jewel in an Ethiop's ear; Beauty too rich for use, for earth too dear..."	Краса бесценная и неземная, Все факелы собою затмевая, Она горит у ночи на щеке, Как бриллиант в серьге у эфиопки
The golden T lay shining on Lenina's bosom.	Золотой Т-образный язычок блестел у Ленайны на груди.
Sportively, the Arch-Community-Songster caught hold of it, sportively he pulled, pulled.	Архипеснослов игриво взялся за эту застежечку, игриво дернул, потянул.
"I think," said Lenina suddenly, breaking a long silence,	-Я, наверно... - прервала долгое свое молчание Ленайна.
"I'd better take a couple of grammes of soma."	- Я, пожалуй, приму грамма два сомы.
Bernard, by this time, was fast asleep and smiling at the private paradise of his dreams.	Бернард к этому времени уже крепко спал и улыбался своим райским снам.
Smiling, smiling.	Улыбался, радостно улыбался.
But inexorably, every thirty seconds, the minute hand of the electric clock above his bed jumped forward with an almost imperceptible click.	Но неумолимо каждые тридцать секунд минутная стрелка электрочасов над его постелью совершала прыжочек вперед, чуть слышно щелкнув.
Click, click, click, click ... And it was morning.	Щелк, щелк, щелк, щелк... И настало утро.
Bernard was back among the miseries of space and time.	Бернард вернулся в пространство и время - к своим горестям.
It was in the lowest spirits that he taxied across to his work at the Conditioning Centre.	В полном унынии отправился он на службу, в Воспитательный центр.
The intoxication of success had evaporated; he was soberly his old self; and by contrast with the temporary balloon of these last weeks, the old self seemed unprecedentedly heavier than the surrounding atmosphere.	Недели опьянения кончились; Бернард очутился в прежней житейской оболочке; и, упавшему на землю с поднебесной высоты, ему как никогда тяжело было влачить эту постылую оболочку.
To this deflated Bernard the Savage showed himself unexpectedly sympathetic.	К Бернарду, подавленному и протрезвевшему, Дикарь неожиданно отнесся с сочувствием.
"You're more like what you were at Malpais," he said, when Bernard had told him his plaintive story.	- Теперь ты снова похож на того, каким был в Мальнаисе, - сказал он, когда Бернард поведал ему о печальном финале вечера.
"Do you remember when we first talked together?	- Помнишь наш первый разговор?
Outside the little house.	На пустыре у нас.
You're like what you were then."	Ты теперь опять такой.
"Because I'm unhappy again; that's why."	- Да, потому что я опять несчастен.
"Well, I'd rather be unhappy than have the sort of false, lying happiness you were having here."	- По мне лучше уж несчастье, чем твое фальшивое, лживое счастье прошлых недель.