О дивный новый мир. Слепец в Газе [Авторский сборник]

– Он, как всегда, говорит рекомендациями. – Она выпила вина.

– «Еще я хочу сказать тебе, – продолжал читать Стейтс, – что внезапно (это было как обращение в истинную веру, как вдохновение), пока ты вчера стояла на коленях на крыше после того, как произошло то жуткое падение…»

– Он имеет в виду собаку, – произнесла Элен. – Почему он так прямо не скажет?

– «…Внезапно я понял, что…» – Марк Стейтс прервал чтение. – Смотри, – сказал он, – тут я действительно не могу продолжать.

– Почему? Я настаиваю на том, чтобы ты читал, – возбужденно крикнула она.

Он покачал головой.

– Я не имею права!

– Я предоставила тебе право.

– Это я знаю. Но он – нет.

– Какое он имеет отношение к этому? Теперь, когда я получила письмо…

– Но это любовное письмо.

– Любовное письмо? – эхом откликнулась Элен, словно не веря, затем ее разобрал смех. – Это слишком хорошо сказано! – воскликнула она. – Совершенно восхитительно. Дайка его мне. – Она выхватила у него из рук письмо. – Где мы остановились? Ах, вот здесь. «…Стояла на коленях на крыше после того, как произошло то жуткое падение, я внезапно понял, что допустил по отношению к тебе колоссальную ложь. – Она продекламировала эти слова, как ритор, сопроводив их театральными жестами. – Я осознал это, несмотря на весьма изысканное стремление сделать все это неким отстраненным развлечением, не влекущим никакой ответственности. Я действительно люблю тебя». Он действительно любит меня, – протяжно повторила она, так что сам глагол прозвучал карикатурой на себя. – Ну не удивительно ли? Он действительно любит меня. – Затем, повернувшись в кресле, она через всю комнату позвала Хью.

– Элен, не шуми!

Но желание и потребность выплеснуть гнев были необоримыми.

Она стряхнула навязчивую руку, которую Стейтс положил ей на плечо, снова выкликнула имя Хью и, когда все обратили на нее внимание, произнесла, помахивая письмом:

– Я просто хотела сказать, что он и в самом деле люби-ит меня!

– Элен, ради Бога, замолчи!

– Естественно, я не замолчу, – отозвалась она, вновь оборачиваясь к Марку. – Почему бы мне не сообщить Хью добрую весть? Он будет рад услышать ее, сознавая, как он сам лююбит меня. А, Хью? – Она снова откинулась назад, и ее лицо вспыхнуло и засветилось от волнения. – Не хочешь?

Хью не ответил; бледный, он просто сидел и, не говоря ни слова, глядел в пол.

– Конечно же, ты хочешь, – ответила она за него. – Несмотря на то что твой вид говорит об обратном. Или даже… – она исправилась, слегка хохотнув, – несмотря на плохой вид – ведь она всегда невидима, эта твоя любовь. Да, да, мой дражайший Хью, конечно же, невидима! И все же, несмотря на весь твой вид, ты в самом деле лю-юбишь меня, не так ли? Не так ли? – Она подчеркнула свой вопрос, вынуждая его к ответу. – Любишь?

Хью поднялся на ноги и, не говоря ни слова, почти выбежал из комнаты.

– Хью! – прокричал ему в спину Колдуэлл. – Хью!

Ответа не последовало. Колдуэлл обернулся и посмотрел на всех.

– Я думаю, нужно пойти посмотреть, все ли с ним в порядке, – сказал он с покровительственным участием издателя, который видит, как первоклассное литературное произведение вот-вот покончит с собой. – Кто знает, что он задумал. – Вскочив с кресла, он поспешил вслед за Хью. Дверь захлопнулась.

Наступило молчание. Затем Элен разразилась истерическим смехом.

– Не волнуйтесь, херр Гизебрехт, – сказала она, поворачиваясь к молодому немцу. – Это всего лишь небольшой фрагмент английской семейной жизни. Die Familie im Wohnzimmer[148], как мы учили в школе. Was tut die Mutter? Die Mutter spielt Klavier. Und was tut der Vater? Der Vater sitzt in einem Lehnstuhl und raucht seine Pfeife[149]. Только и всего, херр Гизебрехт, и больше ничего. Типичная буржуазная семья.

– Буржуазная? – повторил молодой человек и согласно закивал головой. – Вы сами не знаете, что вы говорите, но вы говорите правильно.

– Правда?

– Вы шертва, – медленно продолжил он, разделяя слова. – Шертва капиталистического общества. Оно полно пороков…

Элен откинула назад голову и снова расхохоталась, еще громче, чем раньше; затем, сделав усилие, чтобы сдержать себя, выдохнула:

– Не думайте, что я издеваюсь над вами. Мне кажется, вы отнеслись ко мне с любовью – чрезвычайно порядочно. И может быть, вы абсолютно нравы – насчет капиталистического общества. Только, не знаю, именно в данный момент это прозвучало достаточно…

– Простите, нам пора идти, – сказал Марк и поднялся с кресла. Молодой немец тоже встал и прошел через всю комнату по направлению к ним. – Спокойной ночи, Элен.

– Спокойной ночи, Марк. Спокойной ночи, господин Гизебрехт. Приходите снова, непременно приходите. В следующий раз я буду вести себя лучше.

Гизебрехт улыбнулся в ответ и поклонился.

– Я приду, когда вы пожелаете, – сказал он.

Глава 22

12 декабря 1926 г.