О дивный тленный мир

В 1995 году чилийский фотограф Камило Хосе Вергара, который год за годом снимал эти здания, документируя их медленное угасание, предложил прославить Детройт и перестать ремонтировать двенадцать кварталов в даунтауне. Если позволить другой жизни взять верх, получится памятник тому, что происходит, когда оставляешь что-то умирать и разлагаться. Жители встретили идею в штыки: их городу требовалась помощь, а не превращение в монумент смерти. Из темноты поднимается в небо MotorCity Casino Hotel с зелено-красно-пурпурно-желтыми неоновыми полосами по всей ширине фасада. В квартале от него у костра в бочке греются бездомные. Величественные когда-то небоскребы, успевшие стать зрелищными руинами, отдают под снос, чтобы расчистить место для парковок или других нужд. С остовов старых офисных зданий убирают следы птиц и деревья и превращают их в гостиницы. Местами кажется, что город махнул на себя рукой и тихо умирает, и все же здесь чувствуется щемящая надежда.

В начале 1960-х годов в Детройте появилась надежда другого рода. Лейбл Motown Records еще не переехал оттуда и занимал весь хит-парад Billboard. Если посмотреть шире, Нил Армстронг пока не ступил на поверхность Луны, но эта задача уже была в пределах досягаемости. А если снова приглядеться поближе, учитель физики по имени Роберт Эттингер, которому тогда было за сорок, начал очень остро осознавать собственную смертность и написал «Перспективы бессмертия» (The Prospect of Immortality) — книгу о том, что люди могут жить вечно. Благодаря своему произведению он на какое-то время прославился и даже выступал в Tonight Show Джонни Карсона вместе с Жа Жа Габор.

Книга ничего не обещала и не гарантировала и была посвящена ровно тому, о чем сообщалось на обложке: перспективам. Автор излагал идею: смерть — это болезнь, причем не обязательно смертельная. Он надеялся, что этот опубликованный своими силами памфлет попадет в нужные руки и станет искрой для целого движения. Предложение заключалось в том, чтобы замораживать тело человека в момент кончины и беречь его от гниения и распада до тех пор, пока научный прогресс не сможет справиться с причиной смерти и устранить ее вплоть до оживления. В книге много научных данных о заморозке и мало о том, как именно можно будет оживлять людей. Надежда возлагалась на то, что в будущем мир станет более развит технологически и светлые головы решат этот вопрос. Наука действительно развивалась тогда в стремительном темпе: за время жизни Эттингера человечество перешло от паровозов к полетам в космос, и у его не было причин полагать, что прогресс замедлится. Не он первый выдвинул идею о том, что смерть не столь необратима, как нам кажется: разумеется, религии твердят об этом тысячелетиями, но даже Бенджамин Франклин в 1773 году писал, что неплохо было бы забальзамировать мертвого — например, в бочке с мадерой — и оживить его через сто лет, чтобы посмотреть на состояние Америки[129]. Тем не менее именно Эттингер первым отнесся к вопросу серьезно и перешел от вымысла к практической науке. Познакомился он с этой идеей в 12 лет благодаря рассказу Нила Джонса «Спутник Джеймсона» (The Jameson Satellite)[130], опубликованному в 1931 году. Герой этой истории, профессор, требует после смерти отправить его на орбиту, где он будет сохраняться в холодном вакууме космоса, пока миллионы лет спустя его не пробудит от вечного сна новая раса механических людей.

«Со смертью готовы мириться только те, кто уже наполовину мертв, — писал Эттингер десятилетия спустя в своей знаменитой книге. — Сдаются те, кто уже отступает»[131].

Именно Эттингер привел меня в Детройт. Его замороженное тело теперь висит вверх ногами, как летучая мышь, в «криостате». Емкость находится в приземистом бежевом здании, а здание — в 20 минутах езды к северу от гостиничного номера, в котором я в горизонтальном положении мерзну без отопления, пока Мичиган обдувает арктическим холодом полярный вихрь. В криостатах по соседству висят первая и вторая жены Эттингера, а также первый пациент Института крионики — его мать Рея.

Деннис Ковальски, президент Института крионики, никак не может заставить работать Skype. «Я далеко не красавчик, так что видеть меня не обязательно», — смеется он в конце концов. Я была на сайте организации и знаю, что ему около 50 лет, у него темные волосы и густые черные усы.

«По-моему, это немного забавно. Вы возлагаете все надежды на то, что технологии позволят оживлять мертвецов, а они не могут даже обеспечить нормальную видеосвязь», — говорю я, сдавшись и перестав возиться с настройками.

«Ну, лично я всегда был оптимистом», — произносит голос. На экране есть только я.