О дивный тленный мир

Тони регулярно проводит здесь экскурсии, такие как для меня сегодня. Новые священники и похоронные агенты спускаются к нему, чтобы получить представление о том, как их действия сверху влияют на происходящее внизу, однако еще яснее становится, что его работа совсем не сводится к подвалу и даже к покойникам. Иногда такие туры проводят умирающим, которые обдумывают свои похороны и хотят точно знать, что с ними будет. Тони покажет им в часовне специальный декоративный постамент для гроба со спрятанным промышленным лифтом, который приходит в движение от медной кнопки на пульте. Ее многие десятилетия нажимают пальцы тех, кто проводит службу, и она успела износиться и выцвести. Можно выбрать: опускать гроб прямо в конце церемонии или подождать. (Большинство не хочет торопиться. Во-первых, бытует ложное представление, будто бы гроб сразу погружается в пламя, а во-вторых, у кого-то может возникнуть желание попрощаться в своем темпе, а если кнопку нажимает священник, то это будет зависеть от его графика. «Однажды священник упал и случайно нажал кнопку, и нам пришлось отправлять гроб обратно наверх, — смеется Дейв. — Службу за него заканчивал другой. Явно какое-то пищевое отравление, он просто отключился».) Тони покажет более и менее религиозные варианты церемонии: кресты, например, можно закрыть занавесью. Когда хоронят бедных и забытых — кремацию им оплачивают городские власти, — он идет наверх и садится на лавку, компенсируя отсутствие скорбящих близких. Такие церемонии всегда проходят в девять тридцать утра, поскольку это время хуже всего продается. Тони и Дейв стараются, чтобы у каждого на похоронах кто-то был, пусть даже только они двое.

Дейв за последние лет пять успел попробовать себя здесь во всех ролях: он замещал Тони внизу в крематории, прислуживал в часовне, иногда копал могилы и выручал, когда кто-то из гробоносцев не очень твердо держался на ногах. Он даже рассеивал прах на кладбище, проводя для родных маленькую интимную церемонию. По его словам, когда стоишь у дверей часовни и смотришь сзади на головы скорбящих, невозможно не думать о том, кто сядет когда-нибудь на эти лавки во время твоих собственных похорон. Но тяжелее всего ему восемь часов в день быть рядом с теми, кто потерял близких. Он постоянно видит грусть и ничем не может помочь, не считая последней услуги, и от этого устает от эмпатии. Священников учат после отпевания выделять свободное время для перезарядки. У Тони и Дейва мертвые идут потоком: садишься на лавку, стоишь в дверях, ждешь гроб внизу. Похороны длятся около часа, кладбища бесконечны.

«Поскольку я тут работаю, меня спрашивают о том, верю ли я в привидения или нет, — говорит Дейв. — Я категорически в это не верю, но каждый день вижу призраков. Это люди, которые изо дня в день сюда приходят. Они живы и здоровы, но настолько убиты горем, что им остается только прийти на кладбище и стоять у надгробия».

Когда Дейв ухаживает за территорией на свежем воздухе, он пытается подружиться с этими духами. Он знает парня, который приходит на кладбище с раскладным пляжным стулом и газетой. Мать и сына, которые ежедневно читают на коленях Коран в нижней части сада. Но сложнее всего ему со вдовцами — немолодыми мужчинами, которые приезжают сюда на автобусе и одиноко стоят под дождем и ветром. Он говорит, что невольно представляет себе их историю, ощущает гложущее чувство вины, которое заставляет их три раза в неделю покупать умершей жене дорогие букеты цветов — спустя несколько дней Дейву приходится отправлять их в мусорный бак. Это его выматывает. Даже рассказывая об этом, он вдруг начинает казаться уставшим. «В конце концов начинаешь их просто избегать. Даже если поздороваться, они высосут из тебя все силы».

На кухне становится тихо. Тони сидит напротив и большой рукой подталкивает ко мне маффины. Он спрашивает, не удручают ли меня хождения по такого рода местам, какую бы цель я ни преследовала. По цепочке рекомендателей, благодаря которым я сюда попала, ему туманно объяснили, чем я занимаюсь, но он из-за шума оборудования не все разобрал. Я отвечаю, что «удручает» — это не совсем верное слово, хотя некоторые вещи берут за живое больше других. Я подавляю в себе желание рассказать о младенце и говорю, что разница, наверное, в том, что я — гость в их мире и могу в любой момент уйти, поэтому остается не нарастающая грусть, как у Дейва, а истории людей, делающих доброе и нужное дело, даже если никто этого не замечает. Это Терри, возвращающий лица в Клинике Мейо; это похоронный агент в американской глубинке, во время эпидемии СПИДа после работы украдкой впускавший попрощаться отверженных друзей; это могильщик, который приносит легкую, как пушинка, землю из кротовых куч. Если поискать, здесь есть место нежной заботе. Многие из этих профессий не сводятся к требованиям в объявлении, и работа Тони и Дейва не исключение.

«Образцовая кремация», — говорит Тони. Он стоит перед пультом управления и держит палец на кнопке.