О, этот вьюноша летучий!

Штатские гэбэшники пытаются вырвать у женщин лозунги и плакаты. Происходит что-то вроде неуклюжей и вполне неприличной свалки. Из всей звуковой каши наконец прорезалось отчетливое:

– Ну, погодите, жидовки!

Вдруг обнаружилось, что безобразную сцену кто-то еще снимает, на этот раз киноаппаратом из автобуса «Volkswagen». Часть гэбэшников бросилась в сторону VW. С разгону влетели по ступенькам вверх два милицейских мотоцикла. Силы порядка становились все гуще. Подъехал фургон.

Лозунги вырваны и смяты. Женщин, и среди них Ольгу, заталкивают в фургон. Изумленная физиономия мешочницы.

Резкий, как пила, крик бабы:

– Чаво украли? Люди добрые, чаво украли?

Юрий Иванович Лубенцов играл в теннис в просторном и пустом зале. Неплохо получалось даже и после дня государственных забот. Бум, бум, вполне технично он отбивал мячи, посылаемые спарринг-партнером, профессиональным теннисистом. Каменным истуканом сидел у стены его телохранитель, только глаза бегали вслед за мячом.

У другой стены сидела мрачная замкнутая Ольга. Она старалась не смотреть в сторону отца и вообще как бы подчеркивала, что она здесь чужой человек, да и зашла ненадолго, даже куртку не скинула.

Лубенцов поглядывает на дочь:

– Эй, Ольга, разделась бы, сыграла! Подмени Сережу!

ОЛЬГА.

Я на пять минут. Мне нужно тебе кое-что сказать.

ЛУБЕНЦОВ (прыгает на площадке, как молодой).

А почему бы тебе не сыграть? Ты совсем забросила теннис. Это не-хо-ро-шо-о-о-бум! (Идет с мячами на линию подачи и останавливается возле дочери.) Не хочешь ничего общего иметь с правящим классом, да? Презираешь?

ОЛЬГА.

Ты можешь прерваться хотя бы на минуту?

ЛУБЕНЦОВ.

Одного не понимаю (подает мяч)… Если ты политически против (отбивает драйв партнера)… то хотя бы (теряет мяч)… Должно же у тебя быть хотя бы национальное сознание? Ведь с чужаками связалась… не стыдно? не противно?

Ольга встает и, чуть-чуть подпрыгнув, перехватывает мяч. Подходит к отцу.

– (Тихо.) Я пришла тебе сказать одну вещь. Если ты еще раз помешаешь мне уехать, я посажу себя в тюрьму. (Отдает отцу мяч и быстро выходит из зала.)

Лубенцов некоторое время молча смотрит ей вслед, потом, слегка закусив губы, возобновляет игру. Несколько сильных ударов. Выходит к сетке, и тут его партнер, видимо забывшись на мгновение, начинает бить в полную силу. Юрий Иванович пропускает мяч, и тот влепляется ему прямо в лоб.

Глухой удар. Юрий Иванович на мгновение потерявший координацию, падает плашмя на площадку.

С медвежьим храпом телохранитель тут же наваливается на партнера Сережу.

Юрий Иванович через мгновение уже на ногах, возмущенно кричит телохранителю:

– Тело, дурак! Ты кем при мне поставлен? Телохранителем! Твое первое движение должно быть ко мне. К телу! Все разваливается из-за неучей и олухов! Поучился бы у Сергея, как надо вникать в профессию. Сережа, новая подача!

Теннис возобновляется.

Знакомый уже нам подъезд дома на Парк-авеню в Нью-Йорке. Знакомая порочная физиономия дормэна ухмыляется в спину Олегу Хлебникову.

…Олег выходит из лифта на нужном этаже. Дверь апартамента Чарли Ксерокса почему-то открыта. Внутри доносятся шумные голоса. С порога он видит несколько людей, занимающихся установкой какого-то сложного фотографического оборудования. Квартира неузнаваема, все двери открыты, исчезли шторы и драпировка, исчезла тяжеловатая мебель, рояль, картины…

Олег потряс головой, ему стало даже слегка не по себе от неузнавания. Может быть, ошибся дверью? Но нет – вот висит на прежнем месте обрывок плаката, сорванный прошлый раз капризным «Юношей»…

Озабоченные молодые люди не обращают на вошедшего никакого внимания. К кому бы он ни обращался…

– Can I see Mr. Xerox? Where is Charles Xerox, please?

…все только пожимали плечами.

Один из фотографов довольно бесцеремонно попросил Олега:

– You guy, take a spot for a moment.

…и сфотографировал растерянную физиономию на фоне белой стены: видимо, ему нужно было прикинуть свое рабочее место.

Наконец Олег определил менеджера, делового субъекта в твидовом пиджаке и темных очках, показал ему визитную карточку и спросил:

– What’s going on?

Менеджер повертел в руках карточку, потом его как будто осенило.

– Well, this fellow is gone. He sold the studio to my boss and went home.

ОЛЕГ.

Home? where is his home?

МЕНЕДЖЕР.

Ask another question, buddy. Somewhere abroad, I guess. Well, somewhere in Australian, I bet. Why? What’s the matter with you? Are you OK? What can I do for you?

Вдруг на мгновение перед глазами Олега как бы вспыхнул ярчайший свет, и он увидел, что стены студии оклеены его московским кошмаром – плакатами массовой агитации. Ничего больше в поле зрения, только Брежнев, Ленин, ракетчик, рабочий, Брежнев, Ленин… Он тряхнул головой и снова увидел суетящихся рабочих и менеджера, который повторил свой вопрос:

– What can I do for you?

ОЛЕГ.

Nothing.