О, этот вьюноша летучий!

Последние пяди священной земли социалистического отечества. Пассажиры поднимаются по коридору в самолет. У люка стоит молодой пограничник, широкое плоское неподвижное лицо, как будто он сын того чекиста, что следил за Олегом.

Олег застывает на мгновение и смотрит парню в лицо. Тот не шевелится, не мигает.

ОЛЕГ (тихо).

Прощай, болван…

…Закрывается дверь самолета. Лицо молодого солдата искажается едва ли не детской обидой.

– …Я вам не болван, я вам не болван, – шепчет он.

Кабинет в ГБ, широкоскулый куратор Олега передает его «досье» секретарше.

– Отправьте Хлебникова в архив, Софи, а мне принесите папку Хризантемова.

Мид-таун Манхэттена в разгаре делового дня: автомобильные пробки, разгружающиеся грузовики, ремонтные машины, отбойные молотки – дикий звуковой фон, дополняющийся еще музыкой из дверей бесчисленных магазинов; всеязыкая толпа, текущая по Пятой авеню, по Мэдисон, по 57-му стриту; развороченные мостовые, ямы и выбоины в асфальте и над ними роскошные витрины; мусор, мешки с отбросами, уродливые пожарные лестницы на мрачных фронтонах и ослепительные стеклянные поверхности новых небоскребов…

В деловой толпе то и дело мелькают странные личности, создающие удивительную жизнь NY улицы – вот вдруг кто-то затанцевал, закружился и запел, вдруг возвысился над толпой седобородый «пророк», мелькнул человек, играющий на пиле, саксофонист у стены, ободранный рисовальщик и т. д. и т. п. …

В этом вареве, которое в фильме должно занять немалый кусок экранного времени, ибо оно представляет собой некий музыкальный и лирический контрапункт нашей истории, то и дело мы можем видеть нашего героя Олега Хлебникова: ест, курит, глядя на Empire, спрашивает дорогу у черного полицейского, разговаривает с двумя сомнительными девицами. Мы видим, что он возбужден, глаза горят, волосы растрепаны, и если бы можно было нарисовать на асфальте его путь, то получился бы престраннейший пунктир: словом, поведение его типично для русского эмигранта, впервые попавшего в самое пекло Большого Яблока.

Но вот он наконец у цели – Park Avenue. Вынимает визитную карточку Charles Xerox’a. Дом № 2121. Шикарный подъезд, тент с кистями, дормэн в ливрее. В холле алюминиевые двери лифтов.

Дормэн останавливает Олега, тот пытается объясниться, сует визитную карточку. Дормэн снимает телефонную трубку, говорит довольно развязным тоном.

– Hi, Mr. Xerox. I have a guy here, he wonna see you, sir…

ГОЛОС КСЕРОКСА.

I don’t expect anybody.

ДОРМЭН.

This guy telling me he’s from Russia. Does it mean something for you?

КСЕРОКС.

His name?

ДОРМЭН.

I can not pronounce that.

КСЕРОКС.

Try anyway.

ДОРМЭН.

Kidding?

КСЕРОКС.

O, boy! Let him go.

…Олег выходит из лифта. Он явно обескуражен: ожидал увидеть шикарную галерею, а попал в темноватый коридор с десятком дверей, среди которых не так-то просто найти нужную. Вот наконец медная табличка:

Charles S. Xerox INC

Ему открывает дверь белокурый юноша с двумя косичками и обнаженной грудью.

– Come in, please…

Юноша, оказывается, не так уж юн, горькая морщина пролегла в углу рта. Он с интересом осматривает Олега.

ОЛЕГ.

I am from Moscow.

«ЮНОША».

Let’s be friends! (Протягивает Олегу руку, глубоко заглядывает в глаза.) How old are you?

ОЛЕГ.

I would like to see Mr. Xerox… Is it a gallery of Charles Xerox?

Он оглядывает большую комнату, несколько мрачноватую, темноватую, заставленную разностильной мебелью, с двумя-тремя какими-то невыразительными абстракциями, с камином и софой, вызывающей некоторую брезгливость.

«ЮНОША».

Tell me, Din, do you love music? Tell me honestly, don’t you?..

Олег явно растерян, он явно не ожидал увидеть здесь что-либо подобное и уж никак не ожидал встретить такого жалкого и бедного, фальшивого юношу.

«ЮНОША» (с пластинкой в руках).

Now, please, attention – Aram Krhachaturian, Dance with sables!

Под звуки хачатуряновской музыки он начинает бурно летать по холлу, явно предполагая, что является предметом созерцания.

Олег вдруг замечает плакат с надписью «Expose yourself to art», на котором изображен клошар, раскрывающий пальто, надетое на голое тело перед обнаженной скульптурой женщины. Он усмехается.

«ЮНОША» (явно огорченный невниманием Олега подбегает к плакату).

I hate it! I really hate this stupid poster! (Протягивает руку, чтобы сорвать ненавистную вещь, но оборачивается на звук шагов.)

На пороге в луче солнечного света появляется Чарли Ксерокс. В луче света плавают пылинки, и сам Ксерокс кажется слегка пыльным, во всяком случае, далеко не такой роскошно-загадочный, как на чердаке у Лики Димитриади.

КСЕРОКС.

Leave the poster alone, Jemmy!

«ЮНОША» (капризно).

I hate it! (Срывает плакат. На стене остается лишь клочок этого забавного плаката.)

КСЕРОКС.

Idiot!