О фонологических последствиях звуковых замен при взаимодействии диалектов

Одним из таких последствий на синтагматической оси является регрессивная ассимиляция предшествующих твердых согласных, которая осуществляется не только внутри, но и, что особенно показательно, на стыке слов, на межсловных границах. Наиболее ярко сказывается это изменение в реализации фонемных сочетаний ₁/НЧ/, ₁/НʼЧ/, ₁/ Ч/, которые воплощаются теперь не только в сочетании ₁[нч], но и в сочетаниях ₁[н ч, нʼчʼ]. Ср., например, следующие материалы, иллюстрирующие ассимилятивное смягчение в sandhi: вонʼчʼаγо́; йонʼчʼа́ста йе́зʼдʼиў; стъка́нʼ/чʼайу (Сенча Суражского р‑на); адʼи́нʼ чʼилавʼе́к нʼичʼо́γа на зро́бʼа; зʼдʼенʼ чʼуло́ч кʼи (Овчинец Суражского р‑на); што пнʼом пъ савʼе́, што саво́й па пнʼу́, дʼинʼ чʼорт савʼе́ бо́лʼна; падвʼи́нʼ чʼуγуно́к (Каталино Мглинского р‑на); а сы́н чий? (Рассуха Унечского р‑на) и др. под.

На парадигматической оси переход от ₁[ч] к ₁[чʼ] имеет следствием аналогичное изменение звонкой шипящей аффрикаты, изменение, которое может быть понято только как результат выравнивания в паре ₁[ч] — ₁[д͡ж].

Следует учесть, что во всех известных белорусских говорах и в большей части говоров украинского языка, вместе с которыми западнобрянские говоры образуют одну общую межъязыковую восточнославянскую зону распространения фонемы /Д͡Ж/, эта фонема, не обладая ДЭ твердости — мягкости, реализуется в твердом согласном звуке[11]. Произношение звонкой шипящей аффрикаты как твердого согласного характерно и для тех украинских и белорусских говоров, которые составляют непосредственное окружение говоров Западной Брянщины. В несмягченном варианте выступает аффриката ₁[д͡ж] и в северо-западной части западнобрянских говоров, где до сих пор последовательно сохраняется твердый [ч][12]. Поскольку в ближайших с востока ю.‑в.‑р. говорах фонема /Д͡Ж/ вообще отсутствует[13], очевидно, что мягкость ₁[д͡жʼ] в западнобрянских говорах не может быть приписана никакому внешнему влиянию.

Едва ли более вероятным является и второе возможное предположение — об исконной мягкости этого звука, даже если принимать точку зрения А. А. Шахматова, считавшего звонкую шипящую аффрикату д͡ж фонетическим архаизмом, сохранившимся в укр. и блр. говорах от эпохи «общерусского праязыка» при поддержке со стороны д в родственных формах[14]: весьма затруднительным было бы объяснить сохранение исконной мягкости одним лишь ₁[джʼ] при отвердении всех остальных шипящих и прежде всего парного глухого [ч].

Если прибавить к сказанному, что еще в 1927 г. П. А. Расторгуев отмечал безусловную твердость аффрикаты д͡ж на всей территории Западной Брянщины[15] и что лишь в говорах Мглинского у., как было установлено наблюдениями М. В. Ушакова в то же время[16], аффриката д͡ж, как и парная ч, произносилась «скорее мягко, чем твердо», то окажется возможным только один-единственный вывод — смягчение звонкой шипящей аффрикаты, отмечаемое в подавляющем большинстве современных западнобрянских говоров, должно быть признано вторичным, лишь отражающим соответствующее изменение глухого ₁[ч].

С артикуляторной точки зрения, это изменение представляет собой переход от апикальной артикуляции, характерной для всех твердых шипящих, к апикально-дорсальной, а затем — к дорсальной артикуляции. Тенденция к овладению такой артикуляцией и постепенное приближение к ней находят свое выражение в характерном для современных западнобрянских говоров колебании смягченных вариантов [ч] различных степеней палатализации.

Усвоенный для [ч] и перенесенный полностью или частично на [д͡ж], этот навык дорсальной артикуляции может распространиться затем на весь ряд нёбно-зубных шипящих согласных, в результате чего во многих населенных пунктах в речи лиц среднего и младшего поколений, овладевших уже произношением мягкого [чʼ] и произносящих также мягкий [д͡жʼ], наблюдается спорадическое употребление полумягких и мягких шипящих [ш˙, шʼ], [ж˙, жʼ]. Ср., например: иγру́ш˙а «груша», чʼаш˙у́йкʼи, ш˙а́пку първа́ў, лʼаж˙ы́т лʼи нас, вʼи́шʼинка, нʼамно́жʼка, жʼанʼи́х (Барсуки Суражского р‑на в речи 25-летней П. Болмот; но здесь же: кушыны́, ишо́ԝшы, пшанʼи́нка, рыжкʼи́ «рыжики», брʼе́шытʼ, йак сʼмʼе́шна, хвартукʼи́ жа, шълупа́шʼкʼи и т. п.); ш˙у́ла, бълʼш˙а́йа, нʼиж˙а́рка (Шеверды Мглинского р‑на — в речи 42-летней А. Н. Максименко). В свое время эта особенность была отмечена П. А. Расторгуевым, которому приходилось слышать мягкое произношение шипящих наряду с твердым «в ряде деревень в говоре молодого поколения»[17]. То же наблюдается в речи многих представителей местной интеллигенции, в большей или меньшей мере овладевших нормами русского литературного произношения.