О языке Древней Руси

Формирование языка великорусской народности сопровождается серьезными изменениями в грамматическом строе и словарном составе живого народного языка. Перечислим важнейшие из этих изменений.

Грамматический строй постепенно принимает вид, очень близкий к современному: окончательно выходят из употребления аорист и имперфект, форма двойственного числа (т. е. форма, указывающая, что речь идет о двух предметах, например: рукама и ногама, сравните современные руками и ногами); краткие прилагательные в функции определения заменяются полными (вместо каменъ теремъ стали говорить только каменный теремъ); утрачивается форма звательного падежа (отче, господине); появляется форма именительного падежа множественного числа с окончанием -а (города вместо городи); появляются формы типа рукѣ, ногѣ, сохѣ вместо руцѣ, нозѣ, сосѣ; сочетания -ый, -ий (например, в окончаниях прилагательных) заменяются на -ой, -ей (простый, сам третий изменяются в простой, сам третей) и т. п. Вышли из употребления некоторые очень употребительные слова: например, око, перст, речи́, глаголати, имати, зрѣти вытесняются словами глаз, палец, сказать, говорить, брать, смотреть; вместо союзов и союзных слов яко, да (дабы), иже, аще, оже и других распространяются что, чтобы, который, если и др.

Все эти изменения происходили в живой разговорной речи Московской Руси. Приведем примеры записей этой речи, произведенных в XVII в. уже известным нам Лудольфом (курсивом выделим те новообразования, о которых шла речь в предшествующих абзацах): «Онъ самъ мнѣ сказалъ что сѣстра ево за тебя замужь вышла; говорятъ что тамъ страшно холодно; поди ныне и смотри естли портнои мастиръ здѣлалъ мою шубу; смотри за рѣкою продажная ли дрова тамъ; пособи мнѣ роздѣвать сапоги и повиси ихъ что бы завтра сухие были; хъ которои немочи ты склоненъ; есть такихъ, которие въ одном пиру пропиютъ что во всемъ году нажили; море не люблю, естли сухимъ путемъ поѣду не утону». Фразы эти в переводе не нуждаются: они очень близки современной бытовой речи.

Языковеды, изучавшие разговорный язык Московской Руси (А. А. Шахматов, Б. А. Ларин), полагали, что и в XIV, и в XV вв. там еще не существовало какого-либо «общеобластного языка» — койне. В Москве, находившейся на границе северных и южных говоров, одни говорили по-севернорусски, другие — по-южнорусски. Однако в XVI в. постепенно вырабатываются нормы московской разговорной речи, в которой нашли отражение как северно-великорусские, так и южно-великорусские явления. Например, многие особенности согласных звуков были унаследованы от северных говоров, а гласных — от южных. Поэтому в Москве нормой стало произношение г взрывного (см. стр. 73). Это северная черта. Но другая северная черта — оканье[18] — в Москве не сохранилась: там стали «акать». Севернорусскими по происхождению были, например, такие явления речи: произношение т твердого в окончании третьего лица единственного и множественного числа глаголов (идет, идут, сравните южные идеть, идуть), произношение звука в в окончании родительного падежа единственного числа прилагательных и местоимений мужского и среднего рода (тово, доброво, сравните южные того, доброго — с г фрикативным).

Разговорная речь города Москвы, естественно, проникала в письменность, и прежде всего — в деловые документы, создававшиеся в московских «приказах». Некоторые из этих документов представляли собой нечто вроде современных протоколов: в них должно быть записано то, что кто-то выразил устно. Это так называемые расспросные речи (т. е. протоколы допросов) или записи рассказов («сказок») о различных происшествиях, о быте и нравах других народов. Приведем пример из расспросной речи москвича Т. В. Редькина (август 1671 г.): «А в роспросе сказал августа де въ I м числѣ в обѣзде своем ѣздил поутру и после обѣда осматривал караулов и дому и у Никиты сторожа поутру изба топилас а в полдни на дворе печь на квасы топилас же и он Тимофѣи в тои печи огонь стрелцам велѣл залит потому что та печь блиско ево Микитиных хором».

Правда, писцы, боясь прослыть неграмотными, сглаживали многие неправильности и просто разговорные черты живой речи. Они стремились следовать правилам письменной речи. Между прочим, этим они отличаются от иностранцев, не ставивших перед собой такой задачи при записи древнерусской речи (а иногда не знавших этих правил). Поэтому в иностранных источниках можно найти явления разговорной речи, которым трудно было проникнуть в записи русских писцов; таковы, например, безличные и неполные предложения, которые мы находим в «Парижском словаре московитов» 1586 г.: «борзо-ль нам обѣдать? ужинать-ли нам? любо-ли тебѣ то сдѣлать? куды дарога?» и т. п.