О языке Древней Руси

С древнейших времен начинает вырабатываться определенный и довольно ограниченный круг славянизмов, которые все более прочно входят в русскую письменную речь. Многие из этих слов постепенно теряют свою высокую, книжную окраску, перестают отличаться от исконно русских, стилистически «нейтральных» слов, начинают употребляться рядом с ними в одном и том же тексте, лишенном какой-либо литературной отделки. Вот пример такого употребления, взятый из «Хожения за три моря» Афанасия Никитина: «Весна же у нихъ стала съ Покрова святыя богородица; а празднують шиху Аладину и веснѣ двѣ недѣли по Покровѣ, а празднують 8 дни...». В этом простом и по форме и по содержанию тексте дважды употреблен полностью освоенный славянизм праздновати, не имеющий книжной окраски в современном русском языке. Сравнив между собой приводимые ниже два предложения из «Новгородской первой летописи», легко убедиться, что некоторые славянизмы (в данном случае изгнати) можно было использовать так же, как и синонимичные русские слова (в данном случае выгнати):

Въ лѣ(҃т) (1154) изгнаша новъгородици кн҃зя яросла(҃в) ... и въведоша Ростислава.

В то же лѣ(т) выгнаша изяславича новгородци Ярослава. а Ростиславича Роман посадиша.

Однако возможность такого сходного употребления славянизмов и русских слов не означала, что они могли всегда заменять друг друга. Если в церковнославянском языке существовали устойчивые нормы употребления слов, то в древнерусском языке сложно взаимодействовали и переплетались разнообразные причины, влиявшие на выбор славянизма или народно-разговорного элемента. Степень книжности языка светских произведений была различной. Сравнивая, например, тексты разных русских летописей, можно заметить, что у одних летописцев рассказ сильно «окнижнен», а у других — весьма незначительно. Если сопоставить с этой точки зрения шесть древнейших русских летописей, то окажется, что наиболее богаты славянизмами рассказы из «Повести временных лет» (памятника, разнообразного по составу, возникшего на основании многих источников) и Галицкой летописи (памятника, основная часть которого написана одним летописцем). Рассказы Новгородской, Суздальской, Киевской и Волынской летописей значительно более просты по изложению и содержат меньше славянизмов. Летописцы, создававшие эти «некнижные» летописи, имея возможность выбора между русским словом и славянизмом, довольно последовательно предпочитали русское. Вот два отрывка, написанных такими летописцами: «князь же Всеволодь здумавь с братьею своею и с дружиною. води ихъ в роту [т. е. привел их к клятве, к присяге] в Половьцьскую. поима ихъ поиде к Великому городу. и приде князь к городу. и перешедъ Черемисанъ... наряди полкы» (Суздальская летопись); «и поидоша вси и полѣзоша ко заборо(҃л)мъ [т. е. к городским стенам, укреплениям] и бьяхуся крѣпко обои. и в то веремя приде весть Лвови князю. оже рать идеть на нь велика. и повелѣ перестати о(т) боя [т. е. прекратить бой]» (Волынская летопись). Простота синтаксического построения, регулярное употребление общеславянских или русских слов (например, городъ, переити, заборола, малоупотребительное даже в летописи веремя) соответствуют конкретности, документальности таких рассказов.

Их авторы иногда даже сами как бы превращали славянизм в русское слово, так, например, славянизм мраморяныи в некоторых рассказах переделан в мороморяныи (т. е. неполногласное сочетание ра было заменено на полногласное оро).

Однако и в таких рассказах могли употребляться хорошо известные славянизмы типа время, възвратитися. И тем не менее русская основа этих рассказов несомненна.

Аналогичные примеры можно найти и в литературе более позднего периода. Вот отрывок из уже упоминавшегося «Хожения за три моря» Афанасия Никитина: «И тутъ есть Индѣйская страна, и люди ходять нагы всѣ, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу плетены, а всѣ ходят брюхаты, дѣти родять на всякий годъ, а детей у нихъ много...».