О языке Древней Руси

О свѣтло свѣтлая /и украсно украшена /земля Руськая!
И многыми красотами /удивлена еси:
Озеры многыми /удивлена еси,
Рѣками и кладязьми /мѣсточестьными,[21]
Горами крутыми, /холми высокыми,
Дубравоми чистыми, /польми дивными,
Звѣрьми разлычьными, /птицами бещислеными,
Городы великыми, /селы дивными,
Винограды обителными,[22]

/домы церковьнымиИ князьми грозными, /бояры честными, /вельможами многами.

Несомненно, вы обнаружили сходство между двумя приведенными отрывками не только в ритмике, но и в образах. Это сходство не случайно: автор «Слова о погибели Русской земли» испытывал влияние древних фольклорных произведений (38, стр. 11—13).

Ритмику, близкую к фольклорной, можно обнаружить и в ряде других древнерусских произведений («Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника», «Повесть о Горе-Злочастии» и др.).

Итак, народная поэзия была одним из источников художественных средств древнерусской литературы.

Вместе с тем эта литература использовала и средства книжной риторики, присущие произведениям, написанным по-церковнославянски. Однако средства книжной риторики применяются здесь не столь активно, как в церковно-книжной литературе. Это объясняется как большей конкретностью, документальностью повествования, так и широким употреблением средств народной поэзии. Кроме того, чаще встречаются те книжные образы, которые наиболее близки бытовым и народно-поэтическим образам. Так, используется сравнение человека с орлом, но не для того, чтобы показать силу и быстроту героя; с высотой полета орла сравнивается возвышенность мыслей человека: «и бых паря мыслию своею, аки орел по воздуху» («Моление Даниила Заточника»). Сеяние и жатва символизируют не битву, а приобщение к христианству: «...якоже бо се нѣкто землю разорить. другыи же насѣеть. ини же пожинають и ядять пищю бескудну. тако и сь. оць бо сего [речь идет о Ярославе Мудром] Володимеръ землю взора и умячи [правильно: умягчи] рекше кр҃щньемь просвѣтивъ. сь же насѣя книжными словесы ср(҃д)ца вѣрны(҃х) людии. а мы пожинаемъ ученье приемлюще книжное [Как бывает, что один землю распашет, другой же засеет, а третьи пожинают и едят пищу неоскудевающую, так и здесь. Отец ведь его Владимир землю вспахал и размягчил, то есть крещеньем просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение получая книжное]» («Повесть временных лет»).

Влияние церковно-книжной традиции на произведения древнерусской литературы сказалось и в употреблении метафорических выражений, построенных на сопоставлении материального и духовного, например: урва ми сердечное корение («Девгениево деяние»); скача, славию, по мыслену древу («Слово о полку Игореве»); сладость словесная; сосуд сердечный; обрати тучю милости твоея на землю худости моея («Моление Даниила Заточника»); душа... брашна духовнаго желает; зима еретическая; семя словеси божия; лоза преподобия; стебель страдания; нива сердца (различные сочинения протопопа Аввакума). В то же время в сатире XVII в. мы находим и пародии на эти выражения. Вот примеры из известной уже нам «Службы кабаку»; оружие пьянства (сравните церковные выражения оружие веры, оружие божие и т. п.), шлем дурости (сравните шлем суд нелицемерен, шлем упования), щит наготы (сравните щит непоборим преподобье, щит веры и т. п.).

В произведениях, написанных по-древнерусски, находим такие риторические приемы, как стилистическая симметрия: «Вострубим убо, братие, аки в златокованную трубу, въ разумъ ума своего и начнемъ бити в сребреныя арганы воизвѣстие мудрости» («Моление Даниила Заточника»); параллельные по структуре предложения, содержащие сопоставление или противопоставление:

Богат мужь возглаголет —
вси молчатъ и слово его до облак вознесутъ;
а убогъ мужь возглаголет,
то вси на него воскликнут.
«Моление Даниила Заточника»;

парные сочетания: туга и тоска, свычая и обычая, рѣки и озера («Слово о полку Игореве»); восклицания: «О многострст(҃с)тныи и печалны азъ» («Письмо Владимира Мономаха к Олегу Святославичу») и др.