О, юность моя!

— Как приятно, что ты меня тоже называешь мальчиком, — сказала Муся.

— Почему приятно? — спросил Елисей.

— Да так. Вероятно, каждой женщине хочется быть мужчиной.

— Только не такой красивой женщине, как ты, — галантно отозвался Володя.

Приятели чокнулись и выпили. На этот раз без тоста.

Вышли из кафе на улицу. За всех заплатил Елисей, не позволив Шокареву даже вынуть бумажник.

— Ладно! Сколько раз ты платил за меня, позволь уж и мне хоть один разочек.

Двенадцати еще не было, — значит, магазины открыты. Леська, предоставив Шокареву проводить Волкову, начал прощаться.

— Володя! — сказал он вдруг. — А почему бы тебе не жениться на Мусе? Она ведь такая прелесть.

—^; А почему не женишься ты?

— А чем я буду ее кормить?

— Одна сваха, — очень спокойно сказала Волкова, — одна сваха задумала выдать замуж дочь бедного портного за графа Потоцкого, но для этого девушке, которая была еврейкой, пришлось бы перейти в католичество. Сваха долго уговаривала родителей и наконец добилась согласия. «Половина дела сделана, — подумала сваха. — Теперь остается уговорить графа Потоцкого».

— Извини, Муся, но мы ужасно пьяны.

Елисей сбегал в магазин, купил большой кусок свиного сала и, придя домой, тут же заменил им кирпичишко господина прапорщика. В эту ночь спал он с великим наслаждением и чистой совестью, а утром, пригласив Акима Васильевича, задал пир. Поэт тоже не остался в долгу и притащил горчицу.

Сытость предрасполагает к доверию и откровенности. Леська рассказал о Мусе Волковой. Старик насторожился.

— Боюсь, как бы вы в нее не влюбились, Елисей.

— Это исключено.

— Заклинаю вас! Во-первых, вы не смеете соблазнять бедную девушку. А во-вторых, мы упустим Аллу Ярославну.

В университете Леська подошел к приват-доценту Карсавиной. И опять в нем возникло ощущение, какого давно не было: точно это не он вручал свое ошалелое письмо, а кто-то другой.

— Вот, — сказал Леська и положил конверт на кафедру.

— Не густо, — засмеялась Алла Ярославна.

Леська ничего не ответил и отошел. Он видел, как она повертела в руках конверт и, недоуменно поведя бровями, опустила его в портфель, как в почтовый ящик.

«Что я сделал?! — подумал в ужасе Леська. — Боже мой, что я сделал? Это непоправимо!..»

— Ну, что? Разыскал Шокарева? — спросил на улице Еремушкин.

— Разыскал. Оказывается, он служит в Осваге.

— Ну? Вот это здорово! Это ты молодец! Сказал он что-нибудь?

— Говорит, что белые взяли Тулу.

— Врет. А еще что?

— А еще Мамонтов прорвался к Тамбову.

— Это правда.

— Слушай, Еремушкин. Когда тебе нужно, ты являешься в университет. А я куда пойду, если захочу тебя видеть?

— Это вопрос, — раздумчиво сказал Еремушкин. — Это не так просто — дать явку. Но ты прав. Должен же ты меня информировать, если что срочное. Я сообщу своим, а дня через три-четыре заявлюсь сюда.

За время отсутствия Еремушкина ничего особенного в Леськиной жизни как будто не произошло. Однажды прапорщик Кавун явился на кухню и, показывая сало и тряпочке, изумленно заговорил:

— Лежало оно за ставней и разбухло. Но как!? Было два фунта, а теперь с гаком, а гаку тоже не меньше полфунтика. Чудеса!

— Чем же это плохо? — спросил Аким Васильевич.

— А черт его знает! Боюсь его есть.

— А вы отдайте студенту: он переварит и железо.

Прапорщик вернулся в свою комнату и снова ткнул сало за окно.

* * *

Став любимцем публики, Леська делал полные сборы и хорошо зарабатывал. Под ним ложились даже солидные борцы, тот же Марко Сватыно, который тянул около семи пудов. Когда Елисей смущенно заметил Мишину, что это в конце концов жульничество, арбитр очень резко оборвал его:

— Ты, Бредихин, в мою коммерцию не лезь. А вообще говоря, в цирке борьба — не спорт, а театр. У тебя будет одна ничья с Даудом, а положит тебя «Черная Маска».

— Кто же это? — с неудовольствием спросил Леська.

— Чемпион мира Чуфистов. Он сейчас в Алуште, но я его вызову.

Леськино положение в чемпионате нисколько не волновало остальных бойцов: благодаря «Студенту Икс» они получали высокий гонорар и оставались вполне довольны. Недоволен был один Стецюра. Однажды в борьбе с Елисеем он получил задание проиграть на десятой минуте. Леська, великолепный в своем белом трико, легко работал со своим противником, не подозревая ничего плохого. И вдруг во время особенно изящного пируэта очутился на обеих лопатках: Леська играл, а Стецюра боролся всерьез. Как это объяснить публике, которая дико свистела от разочарования?

Арбитр Мишин, выйдя на арену, зычно провозгласил:

— В поражении «Студента Икс» виноват я. Студент еще вчера заявил мне, что у него температура, и просил разрешения отлежаться, но имя его уже стояло на афише, и я ему отказал.

— Бесчеловечно! — завизжала какая-то женщина.

— Антигуманизм! — кричали студенты.

— Долой Мишина!

Мишин с наслаждением слушал эти горячие выкрики, потом поднял руку и снова провозгласил своим колокольным голосом:

— Реванш состоится через неделю. Я лично ставлю за студента сто рублей николаевскими против любого, желающего ставить за Стецюру. Прошу почтеннейшую публику посетить наш цирк в этот день.

За кулисами Мишин сказал: