Читаем О красоте полностью

- Мама, ты меня слышишь? Ветер просто штормовой.

- Доброе утро, детка. Мне не холодно.

Мне холодно. Закрой, пожалуйста, дверь. Что ты делаешь?

- Не знаю. Смотрю.

- На что?

- Смотрю и все.

Зора грубо уставилась на мать, затем также внезапно потеряла к ней интерес и принялась открывать кухонные шкафчики.

- Ладно. Ты завтракала?

- Я поела, детка. - Кики упрямо обхватила колени руками - пусть Зора не думает, что мать у нее с приветом. Она сидела так неспроста и встанет тоже неспроста. - Неплохо бы приложить к саду руки. Вся трава в жухлых листьях. И яблоки никто не собирает, так они и гниют на земле.

Но Зора была к этому равнодушна.

- Что ж, - сказала она со вздохом, - сделаю себе тост и болтунью. Хоть в воскресенье-то я могу поесть болтунью? По-моему, я ее заслужила - на этой неделе я чуть не надорвалась в бассейне. Яйца есть?

- Правый дальний шкафчик.

Кики подобрала под себя ноги. И все-таки она замерзла. Ухватившись за тонкий резиновый край раздвижной двери, она подтянулась и встала. Бельчонок, которого она выслеживала, в конце концов распатронил сетчатый мешочек с жиром и орехами, приготовленный Кики для птиц, и теперь сидел там, где, по ее подсчетам, должен был оказаться полчаса назад - прямо перед ней, на плитке, подняв свой вопрошающий, дрожащий в северо-восточном ветре хвост.

- Зур, погляди на этого красавца.

- Не могу понять, почему нельзя класть яйца в холодильник? Кроме тебя, все спокойно это делают. Яйца должны быть в холодильнике, это как дважды два.

Кики закрыла раздвижную дверь и подошла к доске из пробкового дерева с прикнопленными счетами, открытками, газетными вырезками и фотографиями. Она стала рыться в бумажных слоях, заглядывая под квитанции, листая календарь. Все здесь как висело, так и висит. Вот картинка Буша-старшего с наложенной на лицо мишенью. А вот, в верхнем левом углу, гигантский значок, купленный на Юнион Сквер в Нью-Йорке в середине 1980-х: Я так и не смогла понять, что же такое феминизм. Я только знаю, что меня называют феминисткой всякий раз, когда я выражаю мнение, отличающее меня от половика [ [48]]. На него когда-то что-то пролили, и цитата пожелтела, закудрявилась, скукожилась в своем каркасе из металла и пластика.

- Зур, а где у нас телефон того парня, спеца по бассейнам? Надо бы ему позвонить. Все у нас разваливается.

Зора тут же мотнула головой с озадаченной скукой.

- Фиг знает. Спроси у папы.

- Включи вытяжку, детка. Пожарная сигнализация сработает.

Зора снимала с крючка сковородку из висящего над плитой кухонного набора, и Кики схватилась за лицо, боясь пресловутой неловкости дочери. Ничего не упало. Заработала удобно громкая и нечуткая к тонкостям вытяжка, заполняя механическим фоновым шумом пустоты в комнате и беседе.

- А где все? Уже поздно.

- Леви, кажется, дома не ночевал. А папа, я думаю, спит.

- Ты думаешь? Ты не знаешь?

Они взглянули друг на друга. Зрелость всмотрелась в лицо юности, пытаясь пробиться сквозь лед бесцветной иронии, которую так старательно взращивали в себе Зора и ее друзья.

- Что? - воскликнула Зора с лукавой невинностью, уворачиваясь от этого цепкого вглядывания. - Я же не знаю, что там у вас творится, как вы там супружеские обязанности распределяете. - Она отвернулась и открыла створки холодильника, шагнув к его пещерному нутру. - Я в вашей мыльной опере не участвую. Хотите страдать - на здоровье.

- А никто и не страдает.

- Как скажешь, мам.

Зора достала тяжелый пакет с соком и держала его обеими руками - высоко и на отлете, как кубок победителя.

- Окажи любезность, Зур, не мути с утра воду. Я хочу прожить этот день без ругани.

- Как скажешь, говорю.

Кики села за стол и принялась буравить пальцем его край. Шкворчала и плевалась яичница, подгоняемая нетерпением Зоры, воняла раскаленная сковорода - вечное приложение к готовке, стоит только зажечь газ.

- А куда делся Леви? - весело спросила Зора.

- Понятия не имею. Я не видела его со вчерашнего утра. Он не пришел домой с работы.

- Надеюсь, он предохраняется.

- О боже, Зора!

- Что такое? Напиши мне список тем, которые мы больше не затрагиваем, - я буду знать!

- Думаю, он пошел в клуб. А может быть, и нет. Не могу же я запереть его дома.

- Да, мам, - ровно пропела Зора, утишая паранойю, успокаивая жертву унылого климакса. - Конечно, не можешь.

- Хотя бы в будни он здесь. Я сделала все, что в моих силах. Но я мать, а не тюремщик.

- Ладно, проехали. Где соль?

- Вон там, сбоку.

- Какие планы на сегодня? Йога?

Кики качнулась в кресле и обхватила руками колени. Из-за веса она прогибалась ниже, чем большинство людей, могла поставить на пол обе ладони.

- Нет, в прошлый раз я что-то там растянула.

- Знаешь, я не буду обедать. Сейчас я могу есть только один раз в день. Я собираюсь по магазинам, хочешь со мной? - вяло предложила Зора. - Мы сто лет этого не делали. Надо бы обновить гардероб. Я видеть не могу свою одежду.

- Ты прекрасно выглядишь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза