О, мед воспоминаний

Та же О.К. привела нас на боковую улицу в кондитерскую и познакомила с

хозяйкой-француженкой,

а

заодно

и

с

ее

внучкой

Марикой

Чимишкиан,

полуфранцуженкой-полуармянкой, молодой и очень хорошенькой девушкой, которая

потом много лет была связана с нашей семьей. Ей выпала печальная доля дежурить у

постели умирающего писателя Булгакова в качестве сестры милосердия и друга...

Хотелось посмотреть город. М.А. нанял машину, и мы покатались вволю, а

вечером пошли в театр смотреть „Ревизор" со Степаном Кузнецовым. Недалеко от нас в

ложе сидела пожилая грузинка в национальном наряде: низкая шапочка надвинута на

лоб, по бокам лица спускаются косы. Сзади к шапочке приколота прозрачная белая вуаль.

Все в Тифлисе знали эту женщину — мать Сталина.

Я посмотрела первое действие и заскучала.

40

— Вот что, братцы, - сказала я Маке и Марике, — после Мейерхольда

скучновато смотреть такого „Реви-

77

зора". Вы оставайтесь, а я пойду пошляюсь (страшно люблю гулять по незнакомым

улицам).

Теперь самое время повернуть память вспять, в 1926 год — когда Мейерхольд

поставил „Ревизора". Мы с М.А. были на генеральной репетиции и, когда ехали домой на

извозчике, так спорили, что наш возница время от времени испуганно оглядывался.

Спектакль мне понравился, было интересно. Я говорила, что режиссер имеет право

показывать эпоху не только в мебели, тем более, если он талантливо это делает, а М.А,

считал, что такое самовольное вторжение в произведение искажает замысел автора и

свидетельствует о неуважении к нему. По-моему, мы, споря, кричали на всю Москву...

Уже начала мая. Едем через Батум на Зеленый Мыс.

Батум мне не понравился. Шел дождь, и был он под дождем серый и некрасивый.

Об этом я в развернутом виде написала в письме к Ляминым, но мой „цензор" — М.А. —

все вычеркнул.

Это удивительно, до чего он любил кавказское побережье — Батуми,

Махинджаури, Цихидзири, но особенно Зеленый Мыс, если судить по „Запискам на

манжетах", большей радости там в своих странствиях он не испытывал. „Слезы такие же

соленые, как и морская вода," — написал он.

Зеленый Мыс у него также упоминается в пьесе „Адам и Ева". Герой и героиня

мечтают стряхнуть с себя все городские заботы и на полтора месяца отправиться в

свадебное путешествие на Зеленый Мыс.

Здесь мы устроились в пансионе датчанина Стюр, в бывшей вилле князей

Барятинских, к которой надо подниматься, преодолев сотню ступеней. Мы приехали,

когда отцветали камелии и все песчаные дорожки были усыпаны этими царственными

цветами. Больше всего меня поразило обилие цветов... „Наконец и у нас тепло, — пишу я

Ляминым. — Вчера видела знаменитый зеленый луч. Но не в нем дело. Дело в цветах.

Господи, сколько их!" В конце письма Мака делает приписку: „Дорогие Тата и Коля!

Передайте всем привет. Часто вспоминаю вас. Ваш М."

Когда снимали фильм „Хромой барин" по роману

78

А.Толстого, понадобилась Ницца. Лучшей Ниццы, чем этот уголок, в наших

условиях трудно было и придумать.

Нас устроили в просторном помещении с тремя огромными, как в храме, окнами, в

которые залетали ласточки и, прорезав в полете комнату насквозь, попискивая,

вылетали. Простор сказывался во всем: в планировке комнат, террас, коридоров. В

нижнем этаже находились холл и жилые комнаты Стюров — веселого простодушного

хозяина-датчанина, говорившего „щукаль" вместо „шакал", его хорошенькой и кислой

русской жены и 12-летней дочери Светланы, являвшей собой вылитый портрет отца.

Из Чиатур с марганцевой концессии приезжали два англичанина со своими

дамами и жила — проездом на родину — молодая миловидная датчанка с детьми, плюс

мы двое.

Было жарко и влажно. Пахло эвкалиптами. Цвели олеандровые рощи, куда мы

ходили гулять со Светланой, пока однажды нас не встретил озабоченный М.А. и не

сказал:

— Тебе попадет, Любаша.

И действительно, мадам Стюр, холодно глядя на меня, сухо попросила больше не

брать ее дочь в дальние прогулки, т.к. сейчас кочуют курды и они могут Светлану украсть.

41

Эта таинственная фраза остается целиком на совести мадам Стюр.

Михаил Афанасьевич не очень-то любил пускаться в дальние прогулки, но в

местный Ботанический сад мы пошли чуть ли не на другой день после приезда и очень

обрадовались, когда к нам пристал симпатичный рыжий пес, совсем не бездомный, а

просто, видимо, любящий компанию. Он привел нас к воротам Ботанического сада. С

нами вошел, шел впереди, изредка оглядываясь и, если надо, нас поджидая. Мы сложили

двустишие:

Человек туда идет,

Куда пес его ведет.

Осмотрев сад, мы все трое вышли в другие ворота. Широкие коридоры нашей

виллы освещались плохо,

79

и я, начитавшись приключений вампира графа Дракулы, боялась ходить в

отдаленный уголок и умоляла М.А. постеречь в коридоре, при этом просила петь или