О, мед воспоминаний

свистеть. Помню, как он пел „Дивные очи, очи, как море, цвета лазури небес голубых" и

приговаривал: „Господи, как глупо!" — и продолжал — „...то вы смеетесь, то вы

грустите..."

Конечно, это было смешно, но граф Дракула требовал жертв...

Стоит посмотреть на фотографию М.А., снятую на Зеленом Мысе, и сразу станет

ясно, что был он тогда спокоен и весел.

После Зеленого Мыса через Военно-Грузинскую дорогу во Владикавказ

(Орджоникидзе). Наша машина была первая, пробравшаяся через перевал. Ничего

страшного не случилось: надели цепи, разок отваливали снег. Во Владикавказе нас как

первую ласточку встречали какие-то представители власти и мальчишки кричали „ура".

Поезд наш на Москву уходил в 11 часов ночи. Мы гуляли по городу. М.А. не нашел,

чтобы он очень изменился за те 6-7 лет, которые прошли со времени его странствий.

Запомнилось мне, что цвела сирень и было ее очень много. Чтобы убить время,

мы взяли билеты в театр лилипутов. Давали оперетту „Баядера". Зал был переполнен. Я

никогда не видела такого смешного зрелища — будто дети играют во взрослых. Особенно

нас пленил герой-любовник. Он был в пробковом шлеме, размахивал ручками, а голосом

старался изобразить страсть. Аплодисменты гремели. Его засыпали сиренью.

Потом дома, в Москве, Мака изображал актеров-лилипутов с комической каменной

физиономией и походкой на негнущихся ногах, при этом он как-то особенно поводил

головой.

Предчувствую, что последняя обобщающая глава выйдет у меня растрепанной: уж

очень многое вспоминается — и дурное, и хорошее. Все тут: самые разные люди, самые

разные пьесы — „Бег", „Мольер" (была посвящена мне), „Адам и Ева". Повесть

„Консультант с копытом", легшая в основу романа „Мастер и Маргарита" (к творчеству

этих лет я буду понемногу возвращаться).

80

В 29-30 г.г. мы с М.А. поехали как-то в гости к его старым знакомым, мужу и жене

Моисеенко (жили они в доме Нирензее в Гнездниковском переулке). За столом сидела

хорошо причесанная интересная дама — Елена Сергеевна Нюренберг, по мужу

Шиловская. Она вскоре стала моей приятельницей и начала запросто и часто бывать у

нас в доме.

Так на нашей семейной орбите появилась эта женщина, ставшая впоследствии

третьей женой М.А.Булгакова.

42

Постоянными нашими посетителями были все те же Коля и Тата Лямины, Анна

Ильинична Толстая с мужем П.С.Поповым, Сережа Топленинов, Никитинские, Петя

Васильев, сестры Понсовы (одна из них — Елена — теперь была уже женой Виктора

Станицына, другая - Лидия — замужем за литературоведом Андреем Александровичем

Сабуровым).

Приехала из Севастополя моя родная тетка, прозванная М.А. „железная". И вот

почему. Мы повели ее на „Дни Турбиных". Она просила, а то ей неловко, — сказала она,

— вернуться из Москвы в Севастополь и не увидеть столь нашумевшей пьесы. За время

спектакля она не улыбнулась ни разу! Подумать только, что это родная сестра моей

матери. Мама уже не раз бы плакала и смеялась сквозь слезы.

„Железная" подарила мне зеленую „саблинскую" гостиную, которую после

революции крестьяне разобрали по избам. М.А. очень веселился и сказал, что с таким же

успехом она могла подарить мне московский Кремль.

Вскоре у нас появился племянник теткиного мужа (Валерий Николаевич

Вильгельмов), мне уж ни с какой стороны не родственник, но он выдавал себя за моего

двоюродного брата. Он отличался тем, что, не задумываясь, отвечал на все вопросы.

Мака его разыгрывал.

— Интересно знать, сколько съедает взрослый лев? — вдруг спрашивал он, и тот

молниеносно называл какую-нибудь фантастическую цифру. Бедный „всезнайка"! Он

погиб в первые же месяцы войны в народном ополчении. Совсем непонятно, как могли

его туда взять: у него был больной позвонок, и он всегда ходил в ортопедическом

81

корсете.

Приходили и литературные девушки. Со мной они, бывало, едва-едва кланялись,

т.к. видели во мне препятствие к своему возможному счастью. Помню двух. Одну с

разлетающимися черными бровями, похожую на раскольничью богородицу. Читала она

рассказ про щенка под названием „Растопыра". Вторая походила на Дона Базилио, а вот

что читала, не помню. М.А. был к ним очень снисходителен. Приходили и начинающие

писатели. Один был не без таланта, но тяжело болен психически: он никак не мог

избавиться от слуховых галлюцинаций. Несколько раз мы — М.А., Коля Лямин и я —

ездили в студенческие компании, в которых уютно проводили время, обсуждая различные

литературные проблемы.

По мере того, как росла популярность М.А. как писателя, возрастало внимание к

нему со стороны женщин, многие из которых (nomina sunt odiosa) проявляли уж чересчур

большую настойчивость...

Сначала я буду вспоминать о благополучном житье. Так веселее, писать