О, мед воспоминаний

„Пушкин"), переписка, проливающая свет на „черную кошку". Сначала была

договоренность: пушкинист Вересаев — источник всех сведений, консультант. Булгаков

— драматург, т. е. лицо, претворяющее эти сведения в сценическую форму. Что же

происходило на самом деле? Вначале все шло как будто бы благополучно, но вот

своеобразный, необычный подход Булгакова к драматургическому образу Пушкина

начинает понемногу раздражать Вересаева, и ему как писателю границы консультанта

начинают казаться уже слишком узкими. Он невольно, и подчас довольно резко,

вторгается в область драматурга, но наталкивается на яростное сопротивление

Булгакова. Особым яблоком раздора послужил образ Дантеса.

Тон писем обоих писателей сдержанно-раздраженный, и, думается мне,

горьковатый осадок остался у обоих. В конечном итоге М. А. „отбился" от нападок

Викентия Викентьевича: его талант драматурга, знание и чувство сцены дали ему

преимущество в полемике.

Последнее короткое письмо Вересаева датировано 12 марта 1939 года, т. е. за год

до смерти М. А. Не знаю, видел ли на сцене пьесу Вересаев, но Булгаков до пре-

27

мьеры не дожил.

Обращаюсь опять к прерванному рассказу. Время шло, и над повестью „Собачье

сердце" сгущались тучи, о которых мы и не подозревали.

„В один прекрасный вечер", — так начинаются все рассказы, — в один

непрекрасный вечер на голубятню постучали (звонка у нас не было) и на мой вопрос „кто

там?" бодрый голос арендатора ответил: „Это я, гостей к вам привел!"

На пороге стояли двое штатских: человек в пенсне и просто невысокого роста

человек — следователь Славкин и его помощник с обыском. Арендатор пришел в

качестве понятого. Булгакова не было дома, и я забеспокоилась: как-то примет он приход

„гостей", и попросила не приступать к обыску без хозяина, который вот-вот должен

придти.

Все прошли в комнату и сели. Арендатор развалясь на кресле, в центре. Личность

это была примечательная, на язык несдержанная, особенно после рюмки-другой...

Молчание. Но длилось оно, к сожалению, недолго.

— А вы не слыхали анекдота, — начал арендатор... („Пронеси, господи!" —

подумала я) .

— Стоит еврей на Лубянской площади, а прохожий его спрашивает: „Не знаете ли

вы, где тут Госстрах?"

— Госстрах не знаю, а госужас вот...

Раскатисто смеется сам рассказчик. Я бледно улыбаюсь. Славкин и его помощник

безмолвствуют. Опять молчание — и вдруг знакомый стук.

Я бросилась открывать и сказала шопотом М. А. :

— Ты не волнуйся, Мака, у нас обыск.

14

Но он держался молодцом (дергаться он начал значительно позже). Славкин

занялся книжными полками. „Пенсне" стало переворачивать кресла и колоть их длинной

спицей.

И тут случилось неожиданное. М. А. сказал:

— Ну, Любаша, если твои кресла выстрелят, я не отвечаю. (Кресла были куплены

мной на складе бесхозной мебели по 3 р. 50 коп. за штуку).

И на нас обоих напал смех. Может быть, и нервный. Под утро зевающий арендатор

спросил:

— А почему бы вам, товарищи, не перенести ваши

28

операции на дневные часы!

Ему никто не ответил... Найдя на полке „Собачье сердце" и дневниковые записи,

„гости" тотчас же уехали.

По настоянию Горького, приблизительно через два года „Собачье сердце" было

возвращено автору...

Однажды на голубятне появилось двое — оба высоких, оба очень разных. Один из

них молодой, другой значительно старше. У молодого брюнета были темные дремучие

глаза, острые черты и высокомерное выражение лица. Держался он сутуловато (так

обычно держатся слабогрудые, склонные к туберкулезу люди). Трудно было определить

его национальность: грузин, еврей, румын — а, может быть, венгр? Второй был одет в

мундир тогдашних лет — в толстовку — и походил на умного инженера.

Оба оказались из Вахтанговского театра. Помоложе — актер Василий Васильевич

Куза (впоследствии погибший в бомбежку в первые дни войны); постарше — режиссер

Алексей Дмитриевич Попов. Они предложили М. А. написать комедию для театра.

Позже, просматривая как-то отдел происшествий в вечерней „Красной газете"

(тогда существовал таковой), М. А. натолкнулся на заметку о том, как милиция раскрыла

карточный притон, действующий под видом пошивочной мастерской в квартире некой Зои

Буяльской. Так возникла отправная идея комедии „Зойкина квартира". Все остальное в

пьесе — интрига, типы, ситуация — чистая фантазия автора, в которой с большим

блеском проявились его талант и органическое чувство сцены. Пьеса была поставлена

режиссером Алексеем Дмитриевичем Поповым 28 октября 1926 года.

Декорации писал недавно умерший художник Сергей Петрович Исаков. Надо

отдать справедливость актерам — играли они с большим подъемом. Конечно, на фоне

положительных персонажей, которыми была перенасыщена советская сцена тех лет,