О моей жизни

Следующий епископ, Хелинанд, человек скромного происхождения, из довольно бедной семьи, был скудно образованной и малодостойной личностью. Благодаря знакомству с Готье, старым графом Понтуаза, своей родины, он добился милости английского короля Эдуарда, чья жена как-то была связана с тем графом, и стал капелланом короля.[360] Поскольку он обладал учтивыми французскими манерами, Эдуард часто отправлял его послом к французскому королю Генриху[361]. Так как Генрих был очень алчен и торговал епископствами, Хелинанд посредством щедрой взятки в виде подарка заручился обещанием в случае смерти какого-либо французского прелата унаследовать от него епископские регалии. Будучи капелланом короля и королевы, он сумел накопить огромную кучу денег, поскольку Англия в то время была чрезвычайно богата. Наслаждаясь успехом благодаря взяточничеству, он нашёл общий язык с королём Генрихом. И вот что случилось. Заполучив кафедру в Лане и понимая, что не сможет добиться влияния благодаря авторитету своей семьи или собственной учёности, как бывало у других, он возложил все надежды на собственное богатство, которое было поистине велико и которым он умел распоряжаться с исключительной расчётливостью и щедростью.

И он принялся основывать и строить монастыри, и когда возникло впечатление, что всё это делается во славу Божию, он явил неоспоримое доказательство того, что творит добрые дела лишь в поисках популярности и ради распространения собственной славы. С такой же ловкостью он завладел Реймсским архиепископством, после того как король Филипп[362], самый корыстный из всех ходящих под Богом, промотал двухлетний доход архиепископства, но затем получил постановление от папы, что никто имеющий одну жену ни при каких обстоятельствах не может взять другую.[363] Всем, кто прямо спрашивал, зачем ему была нужна эта борьба, он отвечал, что если бы у него была возможность стать папой римским, он не стал бы избегать и её. Несмотря на самолюбие и прочие человеческие страсти, надо отдать ему должное за прекрасную заботу о привилегиях церкви и за то, что он сделал благодаря щедрым пожертвованиям в пользу епископской кафедры и подвластных ей монастырей.[364] И это правильно, что богатство, полученное извне, он тратил на украшение своих владений.

Глава 3

После него был Ингельран[365], превосходивший предыдущего епископа в знатности и образованности, но сильно уступавший ему в заботе о правах вверенных ему монастырей. Мольбами и подношениями Хелинанд выпросил обратно у Филиппа взнос, сделанный епископством в королевскую казну; возврат этих средств был подтверждён королевской хартией и скреплён епископской печатью. В ущерб себе Ингельран вернул эти деньги королю, а во время правления трёх следующих епископов этот взнос был потерян для церкви, быть может, навсегда. Я считаю, что таким образом он впутал в симонию всех последующих епископов, которые, пребывая в должности, так боялись короля, что избегали требовать возврата омерзительного подношения, которое тот сделал, становясь епископом. Лишённый любви Господней, он насмехался над бережливостью и церковными законами, находя удовольствие в пустой болтовне и распутных речах, словно какой-нибудь солдат или шут. При нём начали появляться предпосылки к разорению города, его церквей и всей провинции, и из этого не вышло ничего хорошего.

Его тёзка[366] и близкий родственник, Ангерран де Бов[367], был очень великодушен, щедр и учтив, с уважением и заботливостью относился к монастырям, по крайней мере, к тем, о которых было известно, что там чтят религиозные законы, но, с другой стороны, он был столь женолюбив, что вокруг него постоянно вились разнообразные девицы определённого рода занятий и корысти, и он делал лишь то, чего требовало их распутство. Поскольку ему самому в браке фортуна не улыбнулась, он начал домогаться чужих жён и тайно намеревался овладеть супругой своего родственника Жоффруа, графа Намюра[368]. Дама, которую он украдкой соблазнил, впоследствии открыто соединилась с ним в браке[369]. Чтобы избежать позора, они оба с готовностью расторгли бы этот союз, преданный многочисленным анафемам и проклятый постановлениями соборов[370], если бы не связи Ангеррана и не женская лесть, благодаря которой удалось умилостивить епископа. Его мягкость до такой степени потворствовала их прелюбодейным объятьям, что он тайно дал им отпущение грехов за то, что было запрещено другим и публично осуждалось. Какой позор! Конечно, те, кого он притворно заверил в отпущении грехов, никогда не могли считать себя освобождёнными от них.