О-О

– Ну, подходил, так что? Одно дело – на лишний базар жаловаться, и совсем другое – убить. Ты ведь внизу кричал про убийство, так? Вот я и говорю, что нелогично это, не вяжется. Ромео Барбуру доходы утроил – зачем его резать? Невыгодно…

– Наоборот! – перебил его Беер-Шева. – Мертвый Ромео для Барбура куда выгодней. Мертвец не шумит, не спорит, жрать не просит. Памятник ему поставил и греби деньги – чем плохо? Сам прикинь: тот лох, который в шахту упал – кем он был при жизни? Никем, хомяком жирным обыкновенным. А теперь ему цветы несут, свечки зажигают.

Какое-то время Призрак обдумывал услышанное, потом покачал головой.

– Все равно… трудно поверить. На Би-крышу никто просто так не полезет – разве что лунатик. Ты вот не пошел – и правильно сделал. Барбур тоже не дурак – лезть во все эти О-О…

На лицо Беер-Шевы вдруг выползла странная, похожая на змейку улыбка. Он встал с ведра и подошел к Призраку вплотную.

– Ты веришь, что О-О существует, а, умник? В О-О веришь, а в то, что Барбур может убить – нет? Интересно…

– Ни во что я не верю, – смущенно отвечал Призрак. – Что ты прицепился?

– Нет уж, нет уж, сам напросился… – Беер-Шева плаксиво сморщился: – «Я тут человек новый, многого не знаю…» – вот и слушай теперь, если не знаешь. Есть он, О-О. А может – она, О-О. Но скорее всего – оно, О-О… Или, если уж совсем точно – хрен-знает-как, О-О. Рюхаешь? Есть!

Он начинал говорить тихо, а теперь почти кричал, размахивая руками:

– Есть! Там, на Би-двенадцать, на самой верхотуре… Верхотура – это важно, Призрак, – чтобы дальше видеть. Потому что это хрен-знает-что должно чего-то жрать, понял? А как же… – все должны… И вот оно таскает себе жратву, и жратва его – мы! Мы! Ты, я, Ромео, Мамарита, даже этот урод Барбур! О-О плевать, что урод – главное, чтобы вина была. О-О жрет виноватых! Собирает их сюда – и жрет, и жрет, и жрет! Въезжаешь?! Если ты попал сюда, значит, ты виноват. Виноват! Я имею в виду – круто виноват, в чем-то большом и страшном. Невиновных тут нет, в этом Комплексе. Нет! В чем ты виноват, Призрак? Ну?! В чем?

Призрак ошеломленно попятился.

– Да что ты… ни в чем я не виноват… отстань!

Чоколака, что это с ним?

– Ни в чем? – ощерившись, повторил Беер-Шева. – Ага… Вот и я – ни в чем. Ни в чем. А может, и в чем-то. Все мы в чем-то виноваты – скажи, Чоколака… А иначе нас бы тут не было. Объясни человеку, он тут новый, многого не знает…

Чоколака молчал, потупившись. Призрак тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения.

– Вот что, – решительно сказал он, – с меня хватит. Вопишь тут, как дамочка с нервами. Видал я таких истеричек. Попей водички, братан, завтра вы с Чоколакой – вдвоем на все экскурсии. А мне в город надо, новых гидов искать, хотя бы одного. Виноваты, не виноваты – не знаю, а вот что втроем нам не управиться – это верняк. Йалла, спать!

Он повернулся и пошел к выходу с крыши.

Далеко внизу, у будки, санитары и полицейские протискивали в приоткрытые ворота пластиковый мешок с тем, что некогда звалось Диким Ромео.

6

Когда ребята забрали бинокль и ушли на крышу наблюдать за полицейскими, ей стало совсем плохо. Хотя – что такое «совсем плохо»? Нет такого – «совсем плохо». По собственному опыту Хели знала, что можно выдержать, перенести любое «плохо» – даже такое, про которое ты заранее знаешь, что оно из породы «совсем», то есть невыносимо ни под каким видом. Но вот оно наступает, накрывает тебя своей мерзкой тяжелой тушей, и через какое-то время – неизмеримое в своей отвратной бесконечности – выясняется, что ты все-таки жива – непонятно как, но жива, хотя не больно-то радуешься этому факту, прости Господи.

Если бы не Мамарита, так крепко и тепло прижимающая ее к себе… Странно, откуда оно берется каждый раз в такие моменты – это спасительное «если бы»? Наверное, им-то Господь и отделяет «плохо» от «совсем плохо». Если бы не Мамарита, если бы не Комплекс, если бы не та случайная компания, привезшая ее сюда, если бы не бинокль… Впрочем, бинокль – это мелочь, несерьезная мелочь. Вот гибель Дикого Ромео – это по-настоящему страшно. Не будь этого, Хели в жизни не стала бы так расстраиваться из-за какого-то бинокля. Да и вернут они с Божьей помощью бинокль – вот спустятся с крыши и вернут.

– Шш-ш… – уютно шипит ей в ухо добрая Мамарита. – Все будет хорошо, Хелечка, хорошш-шо… и бинокль вернется, и Менаш-ш-ш…