О-О

Кудряшка сидела рядом и, не умолкая, болтала со своей подругой. По-видимому, речь шла о цели поездки, поэтому Хели стала прислушиваться.

– А к О-О мы тоже пойдем? – спросила подруга.

– Ты что, упала? – округлила глаза Кудряшка. – Туда нельзя по ходу.

– Почему нельзя?

– Прикинь, сестренка, О-О – это тебе не сказка-ужастик. Это по ходу как… как… ну, как Бог в Храме за занавеской… – она принялась загибать пальцы. – Живет наверху, как на небе, – это раз. Никто его не видел, но он есть – это два. Кто к нему туда сунется – сразу смерть – это три…

«Вот куда бы попасть… – вяло подумала Хели.

– Правильно еду…»

На нее вдруг накатилась жуткая усталость; Хели закрыла глаза и провалилась в сон – жуткий и давящий, как тяжесть насильника. Наверное, поэтому она и проснулась с криком, изрядно перепугав Кудряшку.

– Да что ты блажишь-то, по ходу? Вставай, приехали…

Хели осмотрелась: автобус стоял на обочине шоссе. Все ребята уже вышли и теперь гуськом тянулись по едва заметной, уходящей в пустыню тропинке. «Ах да, О-О… – вспомнила она. – Кто сунется – сразу смерть. И пятно, пятно…» Привстав с сиденья, она проверила юбку – нет никакого пятна, зря боялась. Хели спрыгнула на землю и пристроилась в хвост остальным. Без пятна она чувствовала себя куда уверенней, хотя и удивлялась вопиющей нелепости этого чувства. В самом деле, есть ли разница, как умирать – с пятном на юбке или без? Ах, разве в юбке дело… – пятно теперь лежало на ней самой – оскверненной, растоптанной, уничтоженной… – и почему?.. за что?.. в чем она провинилась перед Богом?

Хели помнила Бога, сколько помнила себя: справедливый и вездесущий, Он всегда пребывал рядом – в ежедневном семейном укладе, в молитвах, праздниках, разговорах. Ему она поверяла свои надежды, Его благодарила за их исполнение, к Нему несла раскаяние в грехах и провинностях – весьма, надо сказать, немногочисленных: как-никак на грехи требуется свободное время, а времени не было, не было вообще. Да-да, ее безгрешная святость не заслуживала награды – хотя бы потому, что никогда не подвергалась испытанию. Святость по отсутствию возможности согрешить – разве этим можно гордиться? Но и стыдиться тут нечего. А значит, и наказания она тоже не заслужила – особенно такого страшного, невообразимого в самом жутком ночном кошмаре…

Справедливый и Вездесущий… – сегодняшняя ночная катастрофа отменяла либо первое, либо второе, то есть лишала Бога по крайней мере одного из двух Его наиважнейших качеств. Справедливый не мог допустить такого намеренно; Вездесущий не мог отвернуться даже на минутку, тем более – дважды. Следовательно… следовательно, Он был другим – не тем, за кого она принимала Его прежде.

И этот очевидный факт менял все. Все-все, до последнего остатка. Однажды, совсем недавно, Хели вела в садик малышей. Улица оказалась перегороженной – строители разрушали старый дом и закрыли проход. Младший братик принялся канючить – ему непременно хотелось постоять несколько минут в толпе зевак, посмотреть, и Хели позволила себя уломать, хотя, как всегда, ужасно спешила. Вот, кстати, и грех любопытства… – все ее грехи были примерно такого порядка.

Дом был старый, облупленный, с явственно ощутимой атмосферой уюта, теплого обжитого пространства – как будто его бывшие обитатели, покинув квартиры, оставили в них свое дыхание, запахи, звуки голосов. Кое-где на окнах еще виднелись занавески; по карнизу, глухой ко всем предостережениям, чинно расхаживал голубь. Распорядитель махнул рукой; раздался хлопок, и здание, вздохнув, даже не рухнуло, а как-то вжалось вовнутрь себя самого, просто прекратило быть, как прекращает быть лопнувший под иголкой воздушный шарик.

– Умно, – восхитился стоявший рядом хабадник.

– Главный столб подорвали… – он назидательно поднял палец: – Так и вера в Святого, да будет благословен. Вера – она как главный столб. Вера упала – всему дому несдобровать.

Где теперь твой дом, девочка? Что осталось от него, кроме бесформенной груды обломков, дымящихся мелкой противной пылью? Даже упрямый голубь – и тот улетел… Другой Бог может оказаться каким угодно – например, злым, жестоким, равнодушным. Он может обитать где угодно, пряча или открывая свое лицо по собственному – чужому и необъяснимому – разумению. Где угодно – да хоть там, куда они сейчас направляются, почему бы и нет?..

Она шла, глядя под ноги, на мелкие камешки, колючки и летучий прах пустыни; в голове крутились разрозненные картинки из прошлой жизни – лица малышей, чайник и раковина на кухне, пыль над разрушенным домом…

– Пришли!

Хели остановилась, едва не натолкнувшись на спину кудряшкиной подруги. Они стояли перед забором, за которым высилось огромное недостроенное здание.

– Вот он, Комплекс, – сказал кто-то. – А вот и гид… вау!.. – сам Дикий Ромео! Все как заказывали.