О первых началах

А разве будет единое по своей природе непознаваемым, если принять во внимание то, что непознаваемое оказывается чем-то иным по сравнению с ним? Действительно, единое желает пребывать лишь само по себе, но не наряду с чем бы то ни было иным. В самом деле, непознаваемое, логически противостоящее познаваемому, потусторонне единому и всецело таинственно, и мы не согласимся ни на то, чтобы познавать его, ни на то, чтобы отказаться от познания: мы готовы иметь о нем лишь сверхнезнание; вследствие соседства с ним и единое оказывается в его тени. Ибо, находясь ближе всего к невероятному, если можно так выразиться, началу, оно пребывает словно в недоступных для входа частях храма его молчания[230].

7. Апоретический статус единого

Потому-то относящиеся к нему рассуждения Платона и вступают в противоречие между собой: соответствующее суждение близко к полному опровержению предыдущего и отличается от него только тем, что простое единое существует как единое и как все вместе; что же касается рассматриваемого сейчас единого, то оно превыше и единого и всего вообще, будучи более простым, нежели то и другое; названное же начало — даже и не подобное единое[231]. Итак, поскольку это единое покинуло пределы таинственного, но еще не стало определенным единым — последнее ведь полностью познаваемо,— оно остается всеединым, причем тем, которое еще не определено, ибо определенное Познаваемо в еще большей степени, так как представляет собой множество эйдосов. Однако все вместе является таким единым, которое приобретает от <высшего> единого свободную от многого простоту, а от всего — отрицательную определенность и зауженность понятия единого. И то и другое в нем познаваемо, как и составное, поскольку последнее познаваемо вдвойне; то же, что предшествует тому и другому,— что мы и обнаруживаем при посредстве этого самого единого,— так вот, оно само по себе не приемлет знания, а при сравнении его с составным уясняется лишь то, что оно предшествует этому составному, которое является как бы следующим за ним.

7.1. Переход от познаваемости единого к непознаваемости

И если есть нужда все-таки дать ответ на заданный вопрос, то подлинное познаваемое — это единое, созерцаемое в некой определенности, которое уже некоторым образом оказывается эйдосом, ибо он благодаря тому, что может быть описан, служит предметом описательного знания. Потому-то с него и начинается знание; ему противоположно нечто, всецело неизреченное и не терпящее никакого восприятия. То же, что находится между ними, отчасти ближе к познаваемому, и таково объединенное, которое стремится ускользнуть даже от этого самого определяющего и очерчивающего знания, отчасти же — к неизреченному, каково простое единое и все как единое; в последнем смысле оно предоставляет лишь некий мельчайший и наинеяснейший знак своего присутствия. Есть ли нечто промежуточное между ними, мы еще попробуем установить, когда будем рассматривать каждую из этих сторон единого.

7.2. Родовая мука ума, связанная с единым

Сейчас же мы ведем изложение, одобрив пока тот тезис, что предмет нашего обсуждения мы не познаем ни как единое, ни как все вместе; он является тем, что мы на этом основании рождаем (я имею в виду познавательные роды). Ведь знание о нем достигло уже состояния родовой муки; когда же оно пытается произвести на свет дитя и даже добивается этого, дитя оказывается вовсе не тем, что мы ищем. Таково то, что, в связи с рождающим его знанием, было названо философом Проклом в «Монобиблионе»[232] таинственной аксиомой, поскольку изреченной аксиомой является то, что касается уже определенного знания. Вот основание для всегдашней противоречивости при его исследовании и вынесении суждения о нем, поскольку оно представляется то познаваемым, то непознаваемым. Ибо есть причины, в силу которых оно оказывается одним, и есть причины того, что оно является другим; потому-то Платон в «Письмах» и отрицает его качественную определенность и бытие вот этим и называет причиной всех зол разделение собственно предмета рассмотрения в смысле качественной определенности и бытия вот этим[233]. Ведь мы испытываем это титаническое страдание уже по поводу сущего[234] и тем не менее пытаемся возвести это самое страдание к наисвященнейшему и наинеделимейшему среди всего и для всего в целом.