О первых началах

В связи с последним вопросом я определяю сущее не как сущностное[239], а как единичное. Ибо это-то и есть все как единое — то, что превышает само сущее как таковое, и то, что прежде этого сущего можно было бы назвать объединенным, предвосхитившим вечность смешанного. Скорее всего, последнее уже предвещает высшее единство многого и первую родовую муку множества, а точнее, его слитного состояния; ведь множество, как и единое, появляется на свет прежде него. На основании их двоих, соединившихся в нем, оно предпосылает сущему единое, объединенное на их основе и смешанное своеобразие, которое оказывается его наличным бытием не в качестве единого или многого, а как смесь последних, явленная в третьем боге[240]; именно то, чем предстают смесь и смешанное, будет тем, что мы называем объединенным, которое оказывается Зевсовым. Итак, если объединенное есть все, причем в объединенности, поскольку прежде него всем оказывается множество, то оно есть все в большей степени, нежели единое. В самом деле, в одном случае имеется все как многое, а в другом — всеединое и все как единое.

Пожалуй, можно было бы высказать недоумение по тому поводу, будет ли единое всем, а не только простым единым, предшествующим всему, коль скоро его понятие более просто, нежели единое все. Ведь одно примыкает к другому, и если кто-нибудь захочет, то может ошибочно отождествить их, назвав множество единым всем: единым — по наличному бытию, а всем — в смысле сопричастности; что же касается только единого, то оно есть единое, но пока еще не все. Конечно, это не так: правильнее говорить, что множество заключено в едином, ибо оно происходит от него, но только по причине, не обособленной от того, в чем оно находится,— ведь в применении к единому обособления еще не существует; более того, поскольку единое предшествует всему именно как таковое, каким оказывается вслед за единым все, то единое является всем в еще большей степени, нежели само это все, поскольку данная причина бытия всего есть все как единое. Стало быть, иначе говоря, единое — это все прежде множества, и тем не менее только единое и наипростейшее среди всего, конечно же, оказываются одним и тем же, ибо потому оно и наипростейшее, что пребывает всеобъемлющим, и по этой причине оно предстает как все.

8.2. Ответ на второй вопрос

31. Но является ли единое всем на равных основаниях? А почему бы и нет? В самом деле, все пребывает как единое и в нем нет ничего такого, что не существовало бы как единое. Так вот, то, что выступает как единое, пребывает, если можно так выразиться, еще более равноправным, нежели то, что существует на равных основаниях. Те вещи, которые происходят от единого, следуют одна за другой в определенном порядке; в нем же они пребывают в отсутствие всякого порядка, поскольку последний связан с раздельностью[241]. Кроме того, в этом случае не существует и порядка как причины — ведь в качестве причины будет выступать и разделение, а причинствующие предметы будут разделены. Следовательно, если в едином нет ни порядка, ни раздельности, то не только причинных, но и превышающих последние, ибо то, что существует как единое, причем как всецелое, вследствие этого и есть все на равных основаниях[242].

31а. Далее, почему, как мы говорим, одни определения оказываются ему более свойственными, а другие — скорее не свойственными, и примеры первых — это то, что оно — единое, и то, что оно — все вместе, и то, что оно — наипростейшее, и то, что оно — первое, и то, что оно потусторонне всему, и то, что оно — благо, как и все те определения, которые стремятся обозначить его как первое начало? Ведь ни один человек, пребывающий в здравом уме, не станет так говорить о самом себе, поскольку он является человеком — чем-то, в меньшей степени достойным уважения как нечто само по себе последнее, как причинно обусловленное, как материя или как что-то тому подобное, и никто (если он, конечно, не безумен) не дерзнет назвать себя чем-то из перечисленного выше. Пожалуй, причина такого положения в том, что в то время как ни одно из этих определений не истинно: ни первого, ни последнего, ни промежуточного,— тем не менее, наблюдая порядок следования соответствующих предметов, который им присущ в соотнесенности друг с другом и в результате которого одно производит на свет, а другое появляется, одно выстраивает в определенном порядке, а другое подчиняется этому порядку, и, желая объяснить себе хоть как-то то, на основании чего мы это знаем, но чего самого по себе не ведаем, мы предполагаем прежде всех этих вещей то, что по природе предшествует им, то, что является причинствующим для первых причин, и то первое, что происходит от единого в отсутствие какого бы то ни было его выхода за свои пределы, поскольку даже и все перечисленное в наимменьшей степени берет свое начало от него.