О поэтах и поэзии

Вся вторая половина шестидесятых – мучительная хроника превращения Твардовского из любимого союзника, государственного поэта в главного врага. Он и сам чувствует, насколько неестественна для него эта позиция: трудно найти в России поэта, для которого любовь к собственной стране была бы так органична, ненатужлива, ненасильственна. Он ничуть не лукавит и не преувеличивает, когда говорит о собственной вере в советскую власть, – и в конце шестидесятых ему предстоит потерять эту веру, сказав вслед за читателем-инженером, приславшим ему дружеское письмо, что советской власти-то у нас, может, никогда и не было… (В это самое время Шолохов, вместе с сыном смотря передачу о Гражданской войне, на вопрос «Когда, по-твоему, кончилась гражданская?» ответит едко: «Она, может, и до сих пор не кончилась…»)

Страшно не то, что уничтожают журнал. Народ все про всех знает и без журнала, он, как-никак, не за границей живет. Страшно, что уничтожают в Твардовском все, что давало ему веру и силу. Не в советской власти дело – она, в конце концов, частный случай. Дело в том, что вся система российская устроена ровно так, чтобы любящий свое дело и понимающий его человек был тут опасней всего: Твардовский именно тем опасен, что литература при нем расцветает, что земля его слушается, что возделывать сады и растить таланты – живое его призвание. А как на этом фоне будут выглядеть люди, не умеющие ничего, кроме как орать? И потому вместо Твардовского надо поставить Косолапова, человека не вредного, даже не злого – просто безразличного. А всех, кто надеялся на перемены к лучшему и старался работать для них, надо выставить идеалистами, если не коллаборационистами. Этой власти нужны либо бездарные друзья, либо талантливые враги. Третьего не дано.

Твардовский много раз испытывал мучительный и сладкий соблазн: бросить все, денег хватит, переиздания продолжаются, переводы выходят во всем мире, зачем ему тянуть этот воз, наживая врагов даже среди литераторов, которые не допущены в элитный авторский круг «Нового мира»? Но пока есть крошечная возможность спасать журнал – он спасает. А после увольнения сразу заболевает – у него обнаруживается рак легких с метастазами в мозг. В последние полгода он приходит в себя лишь ненадолго, говорить уже не может, на приходящих смотрит жалобно и беспомощно. Хоронят его 21 декабря 1971 года – скрытно, стыдливо, без долгих речей, с тяжким чувством общей вины.

20 декабря 1967 года, в день моего рождения, у Твардовского встреча с ЦК. Согласно его записям, он говорит там: «Наша работа, сами понимаете, имеет не только литературное значение».

Не то чтобы я в этом усматривал какой-то особый знак. Но наша работа в самом деле имеет не только литературное значение. Литература предполагает неизбежно хозяйское отношение к стране и языку: они наши. Именно поэтому власти так чувствительны к хорошей литературе: она опасней всего, потому что доказывает им неполноту их владетельных прав. Словом всегда владеет кто-то другой.

Если бы Хрущев оперся на этого союзника, он смог бы многое, и власть бы сдал на других условиях. Но он оперся на тех, кому верил, кого не боялся, – на тех, кто ничего не может и потому всегда предает. Если лучший из «них» так ничего и не понял – чего мы требуем с остальных?

Константин Симонов

1

За сорок лет литературной работы Симонов написал десять томов стихов, прозы, публицистики и военных дневников. Осталось от всего этого не так уж много: книга военной лирики «С тобой и без тебя», еще примерно десяток очень ранних или предсмертных стихотворений, написанных во время внезапного возвращения к поэзии в конце семидесятых, две небольшие повести, талантливо экранизированные, и добрая слава первого публикатора «Мастера и Маргариты» (плюс, конечно, предисловия к нескольким возвращенным текстам – например, к дилогии Ильфа и Петрова, запрещенной специальным постановлением 1948 года). Симонов получил шесть сталинских премий, три – первой степени и три – второй. Со временем забылось, что он восстановил выставку «20 лет работы Маяковского» и защитил от травли Лилю Брик, что помогал ветеранам получить инвалидность и достать лекарства, что спас от забвения тысячи страниц военной истории, создав архив солдатских мемуаров. Забылось, впрочем, и то, что он поучаствовал в кампаниях против Зощенко (которого, однако, первым рискнул напечатать в «Новом мире» после известного постановления), а также против Пастернака (для начала отверг