О поэтах и поэзии

Но об этом она более или менее успела рассказать в книге воспоминаний «Мяч, оставшийся в небе» и в предисловиях к книгам и пластинкам. Чего никто не знает, так это истории ее романа «Союз действительных», над которым она работала всю жизнь и который так и остался в набросках. Я не уверен (впрочем, это решать только наследнику), что имеет смысл публиковать дневники: они мало прибавляют к представлениям о ее творчестве, скорее показывают изнанку ее жизни, почти всегда бедной, полной тревог и подозрений; но «Союз» – все, что от него осталось, все, что лежит в папках с надписью «СД», мы издадим, конечно, когда систематизируем. Предполагался роман-трилогия, есть подробный план, есть бo´льшая часть глав, которые можно по этому плану расположить; иное дело, что она не меньше десяти раз принималась его писать с начала, и начальные главы существуют в бесконечном количестве редакций. Какие-то черновики терялись, она восстанавливала текст по памяти, фактически переписывала заново, и если ранние редакции сравнительно динамичны, то дальнейшие становятся все запутаннее, все многословнее, иногда на описания пустячной реплики или действия уходят десятки строк – в общем, роман становился не столько книгой, сколько способом себя занять или успокоить. Сюжет вкратце вот какой: домохозяйка Веста позвала гостей на день рождения, но из-за непогоды гости не пришли. Тогда она одиноко сидит у окна и вдруг замечает, что из лампы идет снег. Все видели, как он идет из фонаря, потому что там он виден, но тут он идет прямо в комнате! Потом она видит, что и дверь из ее комнаты изменилась: стала гораздо древнее. Сначала она списывает это на каверзы коммунальных соседей – с ними у нее, как и у автора, отношения напряженные, – но потом понимает, что незаметно подменить дверь они бы не смогли, а вдобавок теперь над дверью вывеска «Трактир “Четвереньки”», потому что и войти туда можно было только на четвереньках, настолько низкая эта дверь. Потом она оказывается в трактире, а там странная публика, какие-то вечные, бессмертные скитальцы: испанец дон Алонсо, японец Иссе-Тего… Выясняется в конце концов, что это все давно умершие люди, так и не сумевшие покинуть землю, пойманные хозяином кабачка, живущие как бы в полусне, но их можно отпустить в смерть, если открыть двери. Кабак находится на дне морском. Веста их освобождает, но в толпе этих странных людей встречает Скита – скитальца, одинокого рыцаря, который, подобно ей, наделен даром путешествовать по чужим снам и вносить в них волшебные изменения. Все эти приключения изложены в пьесе «Трактир “Четвереньки”», которую НН успела написать и даже опубликовать (в сборнике «Кассета снов»). Но во второй и третьей частях романа Скит и Веста начинают скитаться по вовсе уже фантастическим местам, заносит их и в джунгли, и на полюс, и в Подмосковье, где появляются родственники Весты, тоже недоброжелательно к ней настроенные и неутомимо о ней сплетничающие. Есть тут и магический цветок, растущий прямо из центра Земли, и целая секта психиатров, намеренных разобраться в чужих снах и навести в них казарменный порядок, и Двоюродная сестра милосердия – назвать ее родной или просто сестрой мешает полное отсутствие у нее милосердия; но лучше дать один образчик ее стиля, потому что все это не поддается никакому пересказу, печатать будем все, что есть.

«Действительные (почти в полном составе) репетировали свое будущее презрение к смерти. В углу комнаты среди театрально го хлама стояло какое-то неясное сооружение из перевернутых ящиков, на котором сооружении был установлен череп лошади, из тех, какие обычно насаживаются на шест в голой степи или безлюдной пустыне с тем условием, чтобы указывать путь заблудившимся странникам. Кстати сказать, этого даже сразу не охватишь! Подумать! Лошадь, которая после своей смерти указывает путь человечеству (независимо от того, что она ему указывала при жизни)! Не всякое существо и человеческой-то природы может надеяться на такой оборот дела, что говорить, о такой судьбе зря хлопочут подчас даже великие философы и выдающиеся вперед государственные деятели! А тут какая-то лошадь – даже не лошадь, а пустой конский череп – и вдруг указывает путь, служит вехой, этажом, руководством для начинающих странников! Кто бы подумал, что это окажется так легко! Правда и то, что указывать путь посмертно гораздо проще, нежели живьем, хотя бы уж потому, что если ты мертв, то тебе безразлично, идут или не идут они по пути, который ты им указываешь.

Как бы то ни было, конский череп на шесте в дикой степи выглядел бы гораздо уместнее, чем здесь, среди фанерных водопадов, портьерных складок и античных масок. Скорее всего, он зачем-то нужен был артистам. Только зачем? Пожалуй, он еще мог бы пригодиться в одной из сцен в «Гамлете», да и то только в том случае, если бы Гамлета играли лошади. <…>