О поэтах и поэзии

Действительные стояли цепочкой, точно очередь в магазине, в том положении к конскому черепу, как если бы он был продавщицей. Стояли они на некотором расстоянии от него, и самый первый спереди подходил к лошадиному черепу, улыбался ему и отходил с видом исполнившего свою миссию, тогда подходил следующий и тоже улыбался черепу, и тоже отходил, уступая место другому, а сам становился в конец цепочки, пока до него снова не дойдет черед. Надо сказать, что на второй раз каждый улыбался уже не так слабо и кисло, как в первый, а гораздо шире и добродушнее. И только Иссе-Тего с самого начала улыбался одинаково широко, общительно и любезно, с тем милым выражением, которое свойственно людям, всегда боящимся обидеть ближнего. Иссе-Тего словно хотел улыбкой подбодрить конский череп, улыбаясь образу смерти явно только из вежливости».

Мне было жутко интересно, как выглядит ее проза, но при жизни она напечатала всего два фрагмента: самое начало и кусок из середины в «Дне литературы». Мысль там действительно ветвится, как в сновидении, она вводит читателя в некий транс, томит каламбурами, скобками, отступлениями – и все это для того, чтобы в самом деле усыпить, но не до беспамятства, а до промежуточного состояния, в котором все возможно. Ненапечатанных стихов тоже много, не все она считала заслуживающими публикации – иногда потому, что проговаривалась в них слишком откровенно:

Узнала я, что надо «быть собой»,
Что надо впредь «придерживаться взгляда»,
Что жить, мечтать, любить, бороться – «надо»,
Трудиться, управлять своей судьбой…

И сразу расхотелось быть собой.

А вот же не хочу держаться взгляда!
Не стану управлять своей судьбой!
Мечтать ни в коем случае не надо.

Что значит надо? Где его исток?

Не лающ голос долга: долг – не дог,
И не снаружи он меня тревожит,
А изнутри, как ропот или вздох.
Есть в мире – долг. Отдельно есть – бульдог.
А вот бульдолга – нет, и быть не может.

3

Я думаю иногда, что она вообще была ангелом, занесшим к нам несколько ангельских песен. Уверяю вас, если бы ангел жил среди людей, он был бы мнителен, обидчив, завязывал бы знакомства с трудом и неохотой.

У нее есть в одном дневнике: «Я играла и пела свои песни в гостях, и когда хозяева говорили, что я «доставляю им радость», – удивлялась: как это радость может исходить от меня? Я-то ее не чувствую!» Но чувствовала, конечно: не тогда, когда пела, а когда песни только «приходили».

И когда она бывала необоснованно подозрительна, понапрасну обижалась или приписывала знакомым наихудшие мотивировки, это было объяснимо: ангелу так мучительна земная жизнь, что он не особенно разбирается, виноват перед ним конкретный человек или не виноват: все виноваты. И жизнь ангела была бы мучительная, и характер не ангельский. Именно поэтому так мучителен контраст между ее песнями и биографией, песнями и мнениями, и даже слишком очевидная разница между ее песнями и всеми остальными. Послушаешь, например, «Заклинательницу змей» – еще сравнительно рациональную и внятную ее песню – сравнишь с любой чужой, и сразу слышно: где сделано из воздуха, а где – из собственной жизни. Она умела лепить из воздуха, и опыт ее и биография действительно не имели никакого отношения к этим чудесам.

И пела она всегда щедро, если позволяло здоровье; любила это занятие, благодарила тех, кто собирает эти песни и знает их. И это еще большая проблема – издать сейчас достаточно полное собрание этих песен: кое-что, довольно редкое, есть в коллекции «Русские барды», есть там, например, «Агасфер», «Юнга», «Итальянская» («Ах, мальчик, зачем ты мучаешь кота?»), но я даже не знаю, у кого есть сейчас этот американский сборник, тексты помещены в Сеть, каталог песен тоже, а где взять кассеты, ума не приложу. Отзовитесь кто-нибудь, вдруг у вас есть. У нее порядка трехсот песен, большая часть у меня есть. Но наверняка ведь у кого-то хранятся старые записи с концертов?