О положении вещей. Малая философия дизайна

Подобное видение культуры станет еще отчетливее, если представить себе, что одну из четырех стен можно снести, и на ее месте образуется незастекленное окно. Тогда оставшиеся три стены образуют подмостки, на которых будет и дальше разыгрываться трагикомедия культуры – и это станет поистине историческим видением культуры: видением человека как актера на сцене. Историческая истинность такого видения заключается в его репрезентативном (символическом) характере и в том, что речь в данном случае идет о процессе ограниченной временной протяженности. Таким образом, культура предстает как фикция (от лат. «fingere» – формировать, оформлять). Оставшиеся три стены прикрывают пафос, с которым человек стремится навязать свою волю природе, и ввиду свойственной им инертности по отношению ко всему еще и потенциально скрывают шанс потерпеть окончательное поражение: ведь «в конце» и эти три стены обрушатся.

И всё же, несмотря на то, что мы это знаем, человек продолжает заполнять пространство между стен вещами, свидетельствующими о его, человека, созидательных возможностях. Он будет делать это просто потому, что стены существуют, и нельзя допустить, чтобы они оставались голыми. И если в ходе истории случается так, что возникает желание показать наготу (во времена искаженного пуританизма, делающего упор на красоте обнаженного и на функциональном предназначении стен), то подобные эпизоды составляют диалектическую часть процесса их покрытия. Данный процесс не направлен на устранение стен (что невозможно), однако поскольку существование между стенами является условием человеческого бытия, человек стремится извлечь из этого максимум. Таким образом, любая культурная активность становится «героической активностью» в полном смысле этого слова, а искусство – трагедией и агонией, как в греческом театре.

Если вкратце, то с эстетической точки зрения стены представляют собой границы сценических подмостков, на которых разыгрывается трагедия человеческого стремления к красоте.

Дыр, как в швейцарском сыре 1991

Дома состоят из крыши, стен с окнами и дверьми и некоторых других не столь важных частей. Кровля имеет решающее значение: «бездомный» и «бескровный» – синонимы. Крыша – инструмент в руках подданных: под ней можно схорониться от господствующих сил (божественных ли, природных ли). Слова, ее обозначающие, в европейских языках [20] восходят к греческому «tekton» («столяр»), «techne» («ремесло», «мастерство»): следовательно, кровельщик – это искусный мастер. Они разграничивают пространство, где властвует закон, и приватное пространство подчиненного субъекта. Под прикрытием крыши законы действуют лишь в определенных рамках. В местах обитания человекообразных крышами служили еще кроны деревьев. Мы не верим в то, что сами производим законы. Крыши нам не нужны.

Стены – это защитные сооружения, оберегающие нас от того, что снаружи (а не от того, что свыше). Это амуниция: от слова «munire» – защищаться. У защитных сооружений две стены: внешняя препятствует проникновению опасных (пасущихся снаружи) чужеземцев, потенциальных иммигрантов; внутренняя же обращена к находящимся в самом доме, является залогом их безопасности. Подобное функционирование стены становится еще более очевидным в случае, когда она лишена крова (как, к примеру, в Берлине или Китае): внешняя стена несет политическую нагрузку, на внутренней же зиждется кров; она укрывает тайну от встречи с чем-то тревожным. Если же кому противна скрытность, придется ему уничтожить стены.

Но даже самым скрытным и самым патриотически настроенным приходится создавать дыры в стенах. Окна, двери. Создавать их для того, чтобы иметь возможность обозревать окрестности и выходить. До того как «зрелище» обрело свой нынешний смысл, тождественный «показу», в его значении раскрывалась возможность узреть внешнее внутренним взором – а окно и является инструментом, обеспечивающим обзор. Через окно можно было смотреть наружу, не подвергаясь при этом опасности намокнуть. У греков безопасное, не связанное с опытом познание называлось теорией. Однако сейчас существует возможность высунуть из окна инструмент, чтобы произвести опыт безопасным способом. Отсюда эпистемологический вопрос: могут ли эксперименты, произведенные через окно (то есть в теории), на что-то претендовать – или же в стремлении к познанию всё же придется выйти за дверь?