О пользе волшебства

Итак, фантазия, побег, исцеление и утешение — обо всем этом говорится в сказке «Рапунцель» (хотя существует великое множество народных волшебных историй, которые могли бы послужить не менее удачным примером перечисленного). По мере развития сюжета поступки героев этически уравновешивают друг друга. Одно событие следует за другим с прямо-таки геометрической точностью: похищение рапунцеля (растения) и Рапунцель (героини) приводит к возвращению туда, откуда их сначала забрали. Эгоизм матери, вынудивший ее мужа тайком унести салат, уравновешивается эгоизмом колдуньи, желающей оставить Рапунцель у себя. Фантастический элемент в итоге обеспечивает утешение, которое несет в себе сказка. При этом способности человеческого тела явно преувеличены (их символизируют чрезмерно длинные волосы, по которым можно вскарабкаться на башню, и слезы, способные вернуть зрение). Но что может стать более надежным залогом нашего исцеления, чем наше собственное тело?

И Рапунцель, и королевич ведут себя не как взрослые люди: королевич подглядывает за колдуньей и проникает в башню тайком от нее, вместо того чтобы явиться к ней и открыто признаться в своей любви к Рапунцель. Рапунцель также обманывает колдунью до тех пор, пока не выдает себя случайной оговоркой. Здесь кроется причина того, почему в сказке жизнь Рапунцель под властью колдуньи и ее изгнание из башни не приводят к счастливому концу немедленно. И Рапунцель, и королевич, подобно героям многих волшебных сказок, должны пройти тяжелые испытания и пережить период внутреннего роста под воздействием несчастий.

Ребенок не имеет представления о внутренних процессах, и именно по этой причине то, что с ним происходит, находит внешнее воплощение в волшебной сказке. Внутренняя борьба и другие конфликты символизируются в ней в виде действий. Но для личностного роста также необходима внутренняя концентрация. Типичным способом ее символизации в сказках становятся годы, когда явных событий не происходит, что наводит на мысль о внутренних изменениях, ничем не выражающих себя внешне. Так за физическим выходом ребенка из-под родительской власти — своего рода побегом — следует длительный период восстановления, исцеления, обретения зрелости.

В нашей сказке после изгнания Рапунцель в чащу наступает время, когда колдунья, заменившая ей мать, перестает заботиться о ней. С королевичем происходит нечто подобное: он выходит из-под опеки родителей. Теперь обоим предстоит научиться заботиться о себе, пусть и в самых неблагоприятных обстоятельствах. На относительную незрелость героев указывает то, что оба утратили надежду: неверие в будущее подразумевает неверие в себя. Вот почему ни королевич, ни Рапунцель не могут проявить решимость и попытаться отыскать друг друга. Королевич, как мы узнаём, «бродил слепой по лесу, питаясь лишь одними кореньями да ягодами, и все время горевал и плакал по потерянной им любимой жене» (61). Сказка ничего не сообщает и о позитивном, если можно так выразиться, поведении Рапунцель: она также пребывает в несчастье и оплакивает свою жизнь. Тем не менее нам следует предположить, что оба переживают период роста и восстановления и обретают себя. К концу его герои оказываются не только готовы к взаимному спасению, но и могут начать счастливую жизнь друг для друга.

Как рассказывать волшебные сказки

Как в полной мере ощутить утешение, которое дает сказка? Как приобщиться к ее символическому значению? И главное, как понять, что она говорит о межличностных отношениях? Для этого ее лучше пересказывать, нежели читать. Если же мы читаем вслух, то необходимо делать это, эмоционально вовлекаясь и в сюжет, и в ситуацию ребенка: нужно вчувствоваться в то, что может для него значить эта история. И так как пересказ обеспечивает в этом отношении большую гибкость, он все же предпочтительнее, нежели чтение.

Выше мы упоминали, что народная волшебная сказка, в отличие от других типов сказочных историй, появившихся позднее, формируется в результате многочисленных изменений сюжета. Всевозможные повествователи излагали такую сказку всевозможным слушателям — взрослым и детям — множество раз, и каждый исключал из своего рассказа или включал в него что-то, чтобы история стала более осмысленной для него самого и для хорошо знакомых ему слушателей. Если в качестве слушателя выступал ребенок, взрослый откликался на то, о чем догадывался по его реакции. Тем самым он давал возможность бессознательному представлению ребенка о смысле сказки повлиять на его (взрослого) собственное представление. Один за другим рассказчики учитывали, какие вопросы задают дети, испытывают ли они удовольствие или страх; о чувствах детей взрослые судили по тому, что те говорили и как прижимались к старшим. Рабское следование печатному тексту сказки во многом уменьшает ее ценность. Сказка наиболее полезна тогда, когда ее рассказывание становится, скажем так, межличностным событием, в которое вносят вклад обе стороны.