О праве войны и мира

Нужно добавить, что давший обещание под давлением незаконной угрозы может быть связан, если к обещанию присоединяется святость клятвы, ибо в силу ее, как мы отметили, человек обязан не только человеку, но также и Богу, против которого нет отговорки ссылкой на угрозу насилием. Тем не менее верно, что такого рода действительное обязательство дающего обещание не связывает его наследника, потому что к наследнику переходят лишь те обязательства, которые существуют в человеческих коммерческих отношениях вследствие исконного права собственности; а среди таковых не имеется права, причитающегося Богу самому по себе.

Опять-таки следует еще раз повторить сказанное выше (кн. III, гл. IV, пар. X [кн. II, гл. XIII, пар. XVI]): коль скоро кто-нибудь нарушит обещание, данное разбойнику под клятвой или без нее, тот не должен нести наказания у других народов; ибо по причине ненависти к разбойникам народы предпочли обходить молчанием содеянное против них даже вопреки закону.

VI. То же соображение в применении к восставшим подданным

Что можно сказать о войнах подданных против государей и других высших властей?

Мы уже показали, что у подданных отсутствует право действовать насильственным образом даже в том случае, когда у них имеется к этому справедливое основание (кн. I, гл. IV). Иногда несправедливость их действия и преступность их сопротивления заслуживают тяжкого наказания. Тем не менее, если с ними обращаются как с дезертирами или как с восставшими, то, согласно сказанному только что наказание не может быть противопоставлено данному обещанию.

Благочестие древних полагало, что должно соблюдать добросовестность даже в отношении рабов, и следует поверить тому, что лакедемоняне навлекли гнев богов за избиение вопреки договорам тенарских рабов (Элиан, кн. VI, гл. 7). И Диодор Сицилийский отмечает, что данное рабам обещание в святилище паликиян никогда не нарушалось ни одним господином (кн. XI).

И здесь ссылка на применение угрозы могла бы быть устранена принесением клятвы; так, народный трибун М. Помпоний[1502], связанный клятвою, соблюл то, что обещал Л. Манлию под угрозой.

VII. Особливое затруднение касательно обещаний, данных подданным, проистекающее из верховной собственности

Тут, кроме предшествующих затруднений, особливое затруднение создают право законодательства и право верховной собственности на имущество подданных, принадлежащее государству и осуществляемое от его имени носителем верховной власти. Поскольку это право распространяется на все имущество подданных, то почему бы ему не распространяться на право, возникшее в силу обещания, данного на войне. Если допустить подобное распространение, то окажутся ничтожными все возможные соглашения такого рода, и, следовательно, исчезнет всякая надежда на иной исход войны, кроме одержания победы. Напротив, нужно заметить, что верховное право собственности уполномочивает не безусловно, но лишь постольку, поскольку это служит общим интересам, в правлении не вотчинном, а гражданском, даже королевском. В большинстве же случаев в интересах общего блага предпочтительно соблюдение таких соглашений, сюда относится, что нами было сказано в другом месте о необходимости сохранения существующего порядка. Добавь к этому, что там, где обстоятельства вынуждают к соблюдению верховного права собственности, тем не менее должно давать возмещение, как будет разъяснено ниже гораздо подробнее.

VIII. Примеры скрепления такого рода обещаний клятвой, приносимой государством

1. Далее соглашения могут освящаться не только клятвой царя или сената, но и клятвой самого государства. Так, Ликург заставлял лакедемонян освящать клятвой свои законы, Солон – афинян, а чтобы правовая сила клятвы не угасала со сменой лиц, клятва должна была возобновляться ежегодно.

Если такой порядок вводится, то исключительно с той целью, чтобы от обещания не отступались даже в интересах общегосударственного блага; ибо государство может отступиться от своего достояния и слова могут иметь столь явный смысл, что не допускают никакого возражения. Валерий Максим так обращается к Афинам: «Прочти закон, связывающий тебя клятвой» (кн. V, гл. 3). Римляне называли священными законы, которыми сам римский народ связывался клятвой, как объясняет Цицерон в речи «В защиту Бальба»[1503].