Коснемся сначала некоторых особенностей архаического восприятия, не забывая при этом, что прямая экстраполяция характеристик мышления ныне живущих этносов (находящихся на ступенях развития, по некоторым параметрам близких к развитию человека в ранние периоды его истории) на понимание специфики восприятия и мышления архаичных культур, сталкивается с известными трудностями. Мы не можем быть уверены в том, что в результате интересующее нас явление получит адекватную интерпретацию. Скорее можно говорить о выявлении тенденции, некоторой направленности процессов, которая намечается на базе такого сопоставления. Специфическое мироощущение представителей некоторых современных нам этносов должно, видимо, рассматриваться лишь как более слабая копия, слепок того типа восприятия, которое было присуще людям архаичных культур.
Данные современной антропологии свидетельствуют, что архаическое, «реликтовое», восприятие отличалось непосредственностью, целостностью, спонтанностью. В его основе лежало мироощущение, для которого была характерна слитость человека с миром природы, его растворенность в ней, когда собственные впечатления и переживания представали как составная часть, продолжение космических процессов.
Сфера психических содержаний, формировавшаяся на базе такого мироощущения, не могла не иметь некоторых специфических черт. И в частности, она отличалась синкретичностыо и целостностью, поскольку основой восприятия служили нерасчлененные комплексы впечатлений и переживаний. Причем в ней не просто не различалось то, что характеризует состояние объективных процессов, и то, что субъективно, а сами эти компоненты — субъективное и объективное — были слиты, сплавлены воедино. Сегодня мы могли бы назвать такое состояние синкретизмом эмоцио-ментальной сферы. Хотя это не совсем точно. В «реликтовом» восприятии мысли и эмоции не только не существовали раздельно, но представляли собой ментальные конструкты, существенно отличающиеся от современных (в некотором смысле, «прото-мысли» и «прото-эмоции»), адекватное описание которых средствами современного языка вообще вряд ли возможно.
Поэтому прибегнем к иллюстрации как к средству косвенного пояснения того, что имеется в виду. Исследователи, занимающиеся изучением так называемых «примитивных культур», обращают внимание на необыкновенную остроту, яркость и сверхъестественную чуткость восприятия окружающего, свойственные представителям этих культур. Бушмены, например, способны чувствовать приближение какого-либо человека, животного или наступление некоторого события задолго до того, как это становится доступным представителю «технократической цивилизации».
Основанием такого узнавания, по всей видимости, служит удивительно полное уподобление (и даже слияние, идентификация) своего «я» с существованием другого — будь то человек или животное. Есть описания того, как о приближении отца один бушмен узнал и известил детей, ощутив в своем теле боль от старой раны отца, о том, что из соседней деревни возвращается жена,— почувствовав на своих плечах натянувшиеся ремни, на которых она несла за спиной ребенка. О близости антилопы бушмену говорит ощущение жесткой шерсти, «вырастающей» на его ребрах и т. п.
Подобное (но только более выраженное) восприятие окружающего мира и своего места в нем, вероятно, было характерно и для ранних этапов эволюции человека: чувства до предела обострены; внутренние ощущения вмещают не только собственный мир, но как бы и мир других. Человек предстает как раскрытое навстречу миру, лишенное естественных границ «чувствилище»: ощущение шерсти антилопы или шороха ее ног в сухой траве для него такая же реальность как собственный мир.
Разумеется, природа такого феномена, предпосылки столь полной эмпатии, «вчувствования» в мир другого, требуют изучения. Как вообще возможно подобное отождествление себя с другим? Олеся А. И. Куприна, заставлявшая барина спотыкаться и падать на ровном месте, тоже вживалась в его образ и копировала его движения, воображая при этом натянутую на его пути проволоку. Однако в этом случае приемы по отождествлению выполнялись сознательно. У бушмена же, похоже, соответствующие ощущения возникают спонтанно.
Подобная способность перевоплощения, конечно же, не может быть объяснена простой ссылкой на отождествление себя и другого. Вопрос в том, как и почему возможно такое отождествление и за счет чего оно совершается. Существенно и то, почему в настоящее время сохранились эти реликтовые формы восприятия, столь радикально отличающиеся от обычных для современной технократической культуры, что в них и поверить трудно, а объяснять еще труднее.