О психологии западных и восточных религий (сборник)

878 Следующее может служить еще одним примером: однажды некий монах пришел к наставнику Гэнся и захотел узнать, как вступить на путь истины. Гэнся спросил, слышит ли он журчание ручья. «Да, слышу», — отвечал монах. «Вот так и становись», — велел ему мастер.

879 Ограничусь этими немногими примерами, которые хорошо показывают непрозрачность переживания сатори. Даже если множить примеры далее, все равно останется почти непонятным, что это такое, как приходит просветление, из чего оно состоит, — иными словами, посредством чего или благодаря чему человек просветляется. Кайтэн Нукария, сам профессор буддийского колледжа Сотосю в Токио, говорит о просветлении так:

Освободившись от неверного представления о «Я», мы должны пробудить глубочайшую мудрость, чистую и божественную, которую учителя дзен называют умом Будды, или бодхи, или праджней[838]. Это божественный свет, внутренний рай, ключ к сокровищнице морали, центр мышления и сознания, источник любого влияния и силы, престол доброты, справедливости, сочувствия, беспристрастной любви, человечности, милосердия, мера всех вещей. Когда эта глубочайшая мудрость полностью пробуждена в нас, мы можем осознать свое единство по духу, по сущности, по природе со вселенской жизнью Будды, осознать, что живем лицо к лицу с Буддой, окруженные бесконечной милостью Благословенного, который пробуждает в нас моральную природу, открывает духовные глаза, раскрывает новые способности, указывает цель; осознать, что жизнь — это не океан рождений, болезней, старости и смерти, не юдоль слез, но священный храм Будды, Чистая Земля, где каждый может насладиться блаженством нирваны[839].

880 Вот как восточный человек, сам последователь дзен, описывает сущность просветления. Надо признать, что этот отрывок требует лишь некоторых незначительных изменений, чтобы быть включенным в христианские молитвенники и мистические сочинения. При этом он исподволь уводит нас с пустыми руками от понимания опыта сатори, снова и снова описываемого в литературе. По-видимому, Нукария обращается к западному рационализму, хорошо им усвоенному, а потому-то его слова и звучат настолько поучительно. Заумность историй дзен-буддизма явно предпочтительнее этой адаптации ad usum Delphini[840]: она передает гораздо больше, говоря куда меньше.

881 Дзен — что угодно, но только не философия в западном смысле этого слова[841]. Сходного мнения придерживается Рудольф Отто, который в предисловии к книге Охазамы о дзен-буддизме отмечает, что Нукария «импортировал волшебный мир восточных идей и вместил его в наши западные философские категории», смешав с последними. «Если психофизический параллелизм, самое плоское среди всех учений, приходится призывать для объяснения мистических прозрений недвоичности и Единства, а также coincidentia oppositorum (совпадения противоположностей), то человек оказывается целиком вне области коанов, квацу и сатори»[842]. Намного выгоднее исходно позволить себе глубоко погрузиться в экзотическую тьму историй дзен-буддизма и все время помнить, что сатори есть mysterium ineffabile (невыразимая тайна), как настаивают мастера дзен. Между историей и мистическим просветлением, по нашему мнению, лежит пропасть, на возможность преодоления которой в лучшем случае намекается, но сама возможность никогда не реализуется[843]. Кажется, будто прикоснулся к подлинной тайне, а не к чему-то впустую воображаемому или измышленному. Дело вовсе не в мистификации или откровенном шарлатанстве: мы переживаем опыт, который заставляет онеметь. Сатори всегда приходит нежданно и негаданно.