Когда я стоял в моей первопричине, у меня не было Бога, и я был причиною себя самого; там я ничего не хотел и ничего не желал, ибо я был пустым бытием и был испытателем себя самого в духе Истины. Там я хотел себя самого и не хотел прочих вещей: чего я хотел, тем я был, и чем я был, того я хотел; и там я был свободен от Бога и всяких вещей. Но когда, по своей свободной воле, я вышел[851] и воспринял свое тварное бытие, тогда я возымел Бога; ведь до того, как возникли творения, Бог не был «Богом», но был тем, чем Он был. Когда же творения возникли, получив свое тварное бытие, то Бог уже не был Богом в Себе Самое; нет, Он был «Богом» в творениях… Итак, скажем мы, пусть стоит человек пустым и порожним[852], да не ведает он и не сознает, что в нем действует Бог; так он сможет стяжать нищету… мы скажем: Бог — не бытие и Он не разумен и не познает ни этого, ни того. Посему Бог пуст от всяких вещей, и посему Он — все вещи. Кто должен быть нищ духом, да станет тот нищ всем своим собственным знанием, дабы не знать ничего: ни Бога, ни творение, ни себя самого. Вот потому-то и нужно человеку стремиться к тому, чтобы суметь не ведать и не знать ничего…[853]
888 Здесь Экхарт описывает на самом деле нечто близкое переживанию сатори, вытеснение «Я» и возвышение самости, наделенной «природой Будды» — или божественной универсальностью. Поскольку из научной честности я не берусь выносить метафизические суждения, но указываю только на изменение сознания, которое возможно пережить, то для меня сатори есть в первую очередь психологическое событие. Для всякого, кто не разделяет или не понимает эту точку зрения, «объяснение» будет состоять всего-навсего в словах, не имеющих реального значения. Этот человек не сумеет перебросить мост между абстракциями и наблюдаемыми фактами; иными словами, он не сможет понять, как аромат цветущего лавра или нос, за который ущипнули[854], способны привести к столь серьезному изменению сознания. Естественно, проще всего было бы причислить все эти истории к области забавных баек — или, принимая факты как данность, усмотреть в них случаи самообмана. (Другим излюбленным объяснением будет «самовнушение», вечное оправдание великого множества интеллектуальных недостатков!) Но никакое тщательное и ответственное исследование не может пройти мимо указанных фактов. Конечно, нельзя сказать наверняка, действительно ли человек достиг «просветления», вправду ли он «освободился» — или просто воображает, что это так. Мы не располагаем критериями для точного ответа на этот вопрос. Более того, достаточно хорошо известно, что воображаемая боль зачастую гораздо мучительнее, чем так называемая реальная, поскольку она сопровождается моральным страданием, обусловленным тайным самообвинением. В этом смысле, следовательно, речь идет не о «реальных фактах», а о психической реальности, то есть о психическом процессе, известном как сатори.