О психологии западных и восточных религий (сборник)

891 Можно было бы возразить, что сознание само по себе не изменилось, в отличие от осознания чего-то конкретного, как если бы мы перевернули страницу книги и теперь теми же глазами смотрим на следующую. Боюсь, это не более чем произвольное истолкование, которое не соответствует фактам. Дело в том, что в восточных текстах описывается не просто другая картина или другой объект, что они, скорее, предлагают опыт трансформации, часто происходящей под воздействием сильнейших психических конвульсий. Вытеснение одной картины и замена на другую — повседневные явления, у которых отсутствуют любые признаки трансформационного опыта. Дело не в том, что видится нечто другое; дело в том, что то же самое видится иначе, как если бы пространственный акт видения приобрел новое измерение. Когда мастер спрашивает монаха, слышит ли тот журчание ручья, он, очевидно, имеет в виду что-то, ничуть не похожее на обыденный «слух»[861]. Сознание подобно восприятию и, заодно с последним, подвержено влиянию условий и ограничений. К примеру, можно сознавать на разных уровнях, в более узком или более широком понимании, поверхностно или глубоко. Эти различия в степени часто оказываются и видовыми различиями, поскольку они обусловлены развитием личности в целом, то есть природой воспринимающего субъекта.

892 Интеллект не интересуется природой воспринимающего субъекта, ведь последний мыслит исключительно логически. В сущности, интеллект озабочен лишь содержаниями сознания и способами взаимодействия с ними. Для попыток выйти за пределы интеллекта и прорваться к знаниям знающего (Erkenntnis des Erkennenden) необходима редкая философская страсть. Такая страсть практически неотличима от движущей силы религии; следовательно, речь идет о религиозном преображении, несоизмеримом с интеллектом. Классическая философия в свое время много рассуждала об этом процессе, но более новая философия старательно избегает о нем говорить. Шопенгауэр в этом отношении вполне может считаться классиком, пусть и с оговорками, а вот «Заратустра» Ницше уже не является философией в привычном понимании: это драматический процесс трансформации, полностью поглотивший интеллект. Нет никакой связи с мышлением, говорится, в самом возвышенном смысле, о том, кто мыслит, причем на каждой странице книги. Ожидается появление нового человека, полностью преображенного, разрушившего старую оболочку, не просто взирающего на новые небеса и новую землю, но их сотворившего. Ангелус Силезиус выражался чуть скромнее Заратустры:

Плоть — скорлупа моя, я в ней — птенец живой,
Его высиживал от века Дух Святой[862].

893 Сатори соответствует в христианской области переживания религиозной трансформации. Поскольку существуют разные степени и виды такого опыта, будет, пожалуй, полезно определить более точно категорию, которая наиболее полно соответствует опыту дзен. Это, без сомнения, мистический опыт, который отличается от других типов опыта тем, что его предварительные стадии состоят в «освобождении», в избавлении «от образов и идей», вопреки тем религиозным переживаниям, что, подобно духовным упражнениям Игнатия Лойолы, опираются на зримое представление священных образов. Сюда же я включил бы трансформацию посредством веры и молитвы, а также коллективный опыт протестантизма, поскольку решающую роль здесь играет вполне конкретное предположение, а не какая-то «пустота» или «свобода». Характерное утверждение о том, что «Бог есть Ничто», вполне может быть принципиально несовместимым с созерцанием Страстей Господних, с верой и с коллективными упованиями.