О Пушкине, o Пастернаке

Вы заняты нашим балансом,
Трагедией ВСНХ,
Вы, певший Летучим голландцем
Над краем любого стиха.

<…>

И вы с прописями о нефти?
Теряясь и оторопев,
Я думаю о терапевте,
Который вернул бы вам гнев.

Я знаю, ваш путь неподделен,

Но как вас могло занести
Под своды таких богаделен
На искреннем вашем пути?

[II: 231]

За внешней биографической канвой скрывалось, конечно, значительно более сложное, творческое отношение Пастернака к собрату-сопернику, в котором могли соединяться восхищение, «озабоченность влиянием» и отторжение. Оно должно было отразиться не в известных биографических фактах, а в поэзии, и, как я пытался показать, стало одной из сквозных тем ТиВ. По точному комментарию Л. Флейшмана к одиннадцатой, «исповедальной», главке «Охранной грамоты», она свидетельствовала о том, что «разрыв с футуризмом (или с романтическим жизнепониманием) означал для Пастернака освобождение от „Маяковского“ в себе самом. Жизненный путь Маяковского оказывается одной из возможностей автора „Охранной грамоты“ — и притом возможностью отвергнутой <…>»[626]. Примерно так же обстояло дело и с поэтическим путем Маяковского, включая и те ранние вещи, которыми Пастернак, по его словам, восхищался и которые тем не менее отверг. Реминисценции «Облака в штанах», «Ко всему» и «Человека» в цикле «Болезнь», как представляется, свидетельствуют о том, что к завершению работы над ТиВ Пастернак «переболел» Маяковским и окончательно освободился от его «мурлыканья».

Приложение

МОЦАРТ И САЛЬЕРИ

СЦЕНА I

Комната.