«Убійство въ Царскомъ Сел баронессою Врангель сестры своей, Чернобаевскій процессъ въ Москв и рчи и ходатайства женскаго конгресса въ Париж заставили печать и общество снова разговориться на тему о ревности, мирно спавшую въ архив чуть ли не со временъ "Крейцеровой сонаты"…»
Александр Валентинович Амфитеатров
Публицистика / Документальное18+Александр Валентинович Амфитеатров
О ревности
I
Убійство въ Царскомъ Сел баронессою Врангель сестры своей, Чернобаевскій процессъ въ Москв и рчи и ходатайства женскаго конгресса въ Париж заставили печать и общество снова разговориться на тему о ревности, мирно спавшую въ архив чуть ли не со временъ «Крейцеровой сонаты».
Признаюсь откровенно. Говоря о ревности, я буду писать о чувств, мн совершенно неизвстномъ, которое я могу вообразить себ лишь вчуж, отвлеченно, по конфиденціямъ добрыхъ друзей и знакомыхъ изъ разряда Отелло, да по романическимъ книжкамъ съ исторіями о ревности или съ анализомъ ея психологіи. Я, словомъ, знаю, что есть такое скверное чувство въ разряд страстей человческихъ – ревность, знаю, какъ она выражается вншнимъ образомъ въ поступкахъ человческихъ, понимаю ея источники и мотивы; но ршительно не въ состояніи вообразить ее въ субъективномъ примненіи. Мн никогда не случалось ревноватъ, – думаю, что и не случится, разв что къ дряхлой старости натура человка, говорятъ, иной разъ мняется до корня, и удовольствіе испытать муки Отелло или Позднышева сохранено для меня благодтельною природою лтъ на 70–75. Но старческая ревность, обыкновенно, относится къ разряду комическихъ явленій жизни, a не трагическихъ; она обычный сюжетъ для водевиля, но рдко возвышается до трагедіи. Такъ что удивить міръ ревнивымъ злодйствомъ я, кажется, пропустилъ вс сроки. такимъ образомъ, могу говорить о ревности – «какъ старый дъякъ, въ приказахъ посдлый, добру и злу внимая равяодушно, не вдая ни жалости, ни гнва».
Прошу извиненія за субъективный и даже автобіографическій тонъ выше напечатанныхъ строкъ. Но такія сомнительныя, неопредленныя чувства, какъ ревность, всегда анализируются y насъ въ субъективной примрк. Читаешь разсужденія о ревности россійскихъ Платоновъ и – такъ и видишь въ промежутк общихъ фразъ, обвиняющихъ или оправдывающихъ, глядя по убжденіямъ автора, какъ онъ мысленно прикидываетъ теорію на свой личный практическій салтыкъ:
– A что, молъ, если бы сбрендила моя Марья Ивановна?! О!!!..
И точки. Много много выразительно-кровавыхъ точекъ. Или наоборотъ:
– A вотъ, кабы отъ меня сбжала Пульхерія Андреевна, – ужъ показалъ бы я міру, какъ гуманно и рыцарски долженъ относиться къ подобнымъ происшествіямъ истинно интеллигентный и порядочный человкъ.
– Ахъ, если бы онъ измнилъ мн, я бы убила ero!.. ее!.. всхъ!!!
– A я… я пожертвовала бы собою для ихъ счастія и потомъ… умерла бы!
Мн кажется, что сильное развитіе половой ревности въ нашемъ современномъ обществ, – a развитія этого отрицать нельзя, – происходитъ отъ романической привычки удлять ей вниманія гораздо больше, чмъ она того заслуживаетъ, a вниманія больше заслугъ удляется ей по романическому же предразсудку считать ревность чувствомъ возвышеннымъ, благороднымъ, украшающимъ любовь и представляющимъ непремнный ея признакъ, чуть не доказательство ея истинности.
Кому не случалось слышать жалобъ отъ женъ, сомнвающихся, любятъ ли ихъ мужья, потому что:
– Что же это? За мною вс ухаживаютъ, я кокетничаю направо и налво, a ему – что стн горохъ: хоть бы замчаніе сдлалъ, хотя бы поморщился… Значитъ, онъ не боится потерять меня для другого! Значитъ, я ему – «все равно!» Значитъ, онъ меня не любитъ! О, я несчастная! Или, наоборотъ, дикихъ и глупыхъ восторговъ:
– Ахъ? душка! какъ онъ меня любятъ, какъ любитъ! Иванъ Ивановичъ всего лишь тмъ и провинился, что захалъ къ намъ въ непріемный часъ, a я все-таки его приняла… Ну, и досталось же мн! буду помнить! Чуть не убилъ, – право: ты, говоритъ, такая, ты, говоритъ, сякая… Едва-едва отговорила его не вызывать Ивана Ивановича на дуэль. Просто, – тигръ какой-то!
Извстенъ трагикомическій разсказъ Герберштейна, имющій уже почтенную давность четырехъ вковъ, о русской дам, на которой жедился нмчинъ. Супруги жили счастливо, но молодая думала, что она несчастна, и плакала горькими слезами, потому что мужъ ее не колотилъ.
– Вс мужья бьютъ своихъ женъ, a ты не бьешь, – значитъ, я теб не люба! ты другую любишь.
Нмецъ, изумленный столь странною логикою супружескихъ отношеній, долгое время уклонялся отъ доказательствъ своей нжности чрезъ посредство побоевъ. Но, наконецъ, жена его такъ одолла, что онъ ршилъ: «съ волками жить, по-волчьи выть», – и отдулъ благоврную разъ, другой, третій, къ полному ея удовольствію. Потому-ли, что нмецъ, какъ нмецъ, любилъ все длать аккуратно, и, ужъ если взялся бить, то билъ на совсть; потому ли, что, ознакомясь съ новымъ спортомъ, вошелъ во вкусъ и сталъ упражняться въ немъ до чрезмрнаго усердія, – только жена нмца вскор захирла и умерла. A нмцу отрубили голову
Современное стремленіе женщины быть «интересно»-ревнуемою вполн сродни этому средневковому влеченію быть битою по любви. И, если смотрть въ корень, оно не мене унизительно для женщины, чмъ то, старинное, потому, что въ немъ, со стороны женшины, громко звучитъ то же странное, страдальческое желаніе сознавать себя вещью, собственностью мужчины, что въ средневковыхъ просьбахъ о побояхъ.